Мартин Нильссон - Греческая народная религия

Здесь можно еще указать на росписи апулийских надгробных ваз, относящихся к четвертому веку до нашей эры и представляющих собой особую разновидность аттической росписи на вазах. На этих росписях изображен дворец Аида и мифологические персонажи, терпящие наказания в загробном мире. Тот факт, что подобные сюжеты были избраны для украшения надгробных памятников, свидетельствует о популярности этих представлений в Южной Италии, что, вероятно, объясняется сильным орфическим влиянием в этой стране.

Уже давно Дитерих пытался доказать, что ад был придуман греками. [149] A. Dieterich, Nekyia; Beitrage zur Erklаrung der neuentdeckten Petrusapokalypse (Leipzig, 1893; 2. Aufl., 1913). Другой великий ученый, Кюмон, напротив, приписывает ему восточное происхождение. [150] F. Cumont, After Life in Roman Paganism (New Haven, 1922), pp. 88 и сл. Но если взглянуть на самое раннее христианское видение ада — так называемый «Апокалипсис св. Петра», который и послужил отправным пунктом для Дитериха, то получается, что Дитерих прав. Описание наказаний за нравственные проступки, которые были грехами и для язычников, здесь тоже очень подробное; а старый мотив — грешник, лежащий в грязи, — повторяется во множестве вариаций. Что касается наказаний для неверующих, то они описаны более кратко, менее детально, и по всей [164] видимости, скопированы с описаний первой группы. Так что основа здесь греческая.

В этой главе я осветил темные и низменные стороны греческой религии — суеверие, магию и идею наказания в загробном мире, — поскольку я убежден, что если мы хотим получить подлинное представление о греческой народной религии, то необходимо знать и это. Мы знаем, что такие представления возобладали в поздней античности. Это было обусловлено упадком древней религии. Человеку нужна какая-нибудь религия, и если его старая вера разрушена, он обращается к суеверию и к магии и склонен принять новых богов, завезенных из чужих стран либо поднявшихся из темных глубин человеческого сознания. Такие глубины были и в сознании греков, которое было не таким уж абсолютно ясным, как принято думать. [165]

В пятом и четвертом веках религиозная ситуация в Греции была неоднозначной, даже в сфере народной религии. В слаборазвитых областях, где древняя вера сохранялась в неприкосновенности, где люди придерживались сельских традиций, отмечали старинные праздники и поклонялись богам и героям, не слишком беспокоясь о высших богах, все было достаточно просто. Основы этой бесхитростной веры сохранились и до наших дней. Однако в других местах, особенно в городах, где религия вынуждена была взаимодействовать с политическими и просветительскими течениями, дело обстояло иначе. Величие и славу своего государства, его свободу и независимость народ приписывал милости его великих богов. Люди весело пировали во время государственных жертвоприношений и собирались вместе на панегиреях. Но культ великих богов был слишком официальным. Эти боги не расположены были помогать человеку в его повседневных нуждах и утешать его. Ослабли традиционные семейные и государственные узы, и человек стал осознавать себя личностью. Государство, правда, претендовало на то, чтобы сохранять свой [166] прежний авторитет, но на практике злоупотребления демократии отвращали от него симпатии народа и заставляли его искать что-то лучшее. Теперь человек уже не был, как прежде, привязан к государственным богам. Он хотел найти богов для себя лично. И вот он обращался к тем богам, которые могли бы ему помочь: к Асклепию, великому целителю болезней, к Кабирам, спасавшим от бедствий на море, или же к тем богам, которые глубоко затрагивали его религиозное чувство, — например, к Сабазию. В этом движении, по-видимому, важную роль играли женщины. Критика религиозных верований со стороны софистов, а также насмешки таких писателей, как Аристофан, делали свое дело. Известно, что были и атеисты, а также такие чиновники, которые считали религию лишь средством для достижения своих целей. Вера масс пошатнулась, однако она не была разрушена.

Случай подталкивал к бурным взрывам религиозности, и порой народом овладевала своего рода религиозная истерия: люди начинали думать, что причина их личных и государственных бед — это нечестие. В Афинах прошли такие знаменитые судебные процессы о нечестии, [151] Е. Derenne, Les Procès d'impiété intentés aux philosophes a Athиnes au V e et au IV e siècles avant. J.-C. (Liége, 1930). как, например, суд над Аспазией, любовницей Перикла, и над его другом — философом Анаксагором. Однако у них была явная политическая подоплека. То [167] же самое относится и к суду над Алкивиадом по обвинению в пародировании Элевсинских мистерий, и к знаменитому делу о разрушении герм в 415 году до Р. X. Этот последний инцидент вызвал настоящее религиозное безумие, поскольку произошло это как раз накануне отплытия огромного флота в Сиракузы. Люди сочли это дурным предзнаменованием и опасались, что гнев богов приведет к провалу этого великого и рискованного начинания. Приблизительно в то же самое время по обвинению в богохульстве были осуждены софист Протагор и атеист Диагор. Но самый известный пример — это суд над Сократом и его гибель. Сократа обвинили в том, что он развращает молодежь, не почитает государственных богов, а верит в каких-то других. Гонителями Сократа были честные граждане, стремившиеся залечить ужасные раны, нанесенные Афинам войной и террором тирании Тридцати. Они были искренне убеждены в том, что, истребив врага древней веры и старинных обычаев, они достигнут своей цели. Эти люди допустили трагическую ошибку, обратив свой гнев как раз против того человека, который сумел преодолеть критицизм софистов. Подобные суды были и позже; однажды подсудимым чуть было не стал Аристотель.

Вообще, греческая религия, за исключением простых сельских культов, всегда была тесно связана с политической жизнью — такова была ее судьба. Нельзя забывать, что мы рассуждаем о религии людей, которые составляли народное собрание, а оно принимало решения по вопросам [168] культа, несмотря на то, что в этой сфере существовал признанный высший авторитет и требовался совет Дельфийского или какого-либо иного оракула. Это переплетение религии и политики особенно ощутимо в той области, которая имела огромное значение для повседневной жизни. Речь идет о предсказаниях будущего. Мы едва ли можем себе представить, насколько велико было его значение как в частной, так и в общественной жизни. На мой взгляд, именно эта область религии привлекала к себе особенное внимание в тот период.

Города обращались к оракулам за советом не только по религиозным, но и по другим вопросам; так же поступали во всех сколько-нибудь важных случаях и частные лица. Более того, люди стремились увидеть знамения, наблюдая за жертвоприношениями, полетом птиц, разгадывая сны и другие приметы. Возьмем, к примеру, Ксенофонта. Это был мужественный человек, опытный военачальник, образованный человек и хороший писатель, хотя и не философского склада. Его религиозные воззрения отражали, несомненно, воззрения афинского среднего класса. По любому поводу он обращался к оракулам и прорицателям. Перед тем как отправиться в Малую Азию, чтобы присоединиться к экспедиции Кира, он спросил совета Дельфийского оракула, каким богам принести жертвы, моля их об успехе кампании и благополучном возвращении домой. [152] Anabasis, III, I, 5 и сл. Когда [169] же в Армии Десяти Тысяч возникли разногласия, Ксенофонт совершил жертвоприношение и спросил богов, должен ли он вернуться домой. Подобным же образом он поступал, когда ему было предложено верховное командование, а затем — когда он размышлял о том, стоит ли ему размещать воинов в Котиоре. [153] Anabasis , V, 6, 16 и сл. Он слепо верил в предсказания и приметы и руководствовался ими. Когда после смерти Кира Ксенофонт увидел во сне молнию, ударяющую в дом его отца, он тут же собрал командиров на совещание по поводу сложной обстановки в армии. Другой сон подсказал ему, как перебраться через реку, когда его армия, казалось, уже была совсем заперта между горами и рекой Тигр. [154] Ibid., III, I, 11 и сл.; см. также VI, 1, 22, и IV, 3, 8 и сл. Когда Ксенофонт ехал из Эфеса на встречу с Киром, он услышал крик орла, сидевшего на гнезде справа от дороги, и сопровождавший его провидец сказал, что это знаменует славу, но и немалые трудности. [155] Ibid., IV, 1, 23. И, наконец, когда во время увещевательной речи к воинам по поводу убийства Клеарха кто-то чихнул, все упали на колени, поклоняясь богам. [156] Ibid., Ill, 2, 9. Ксенофонт безоговорочно верил предсказаниям, а когда они явно не исполнялись, он старался истолковать их таким образом, чтобы они оказывались истинными. Геродот тоже приводит [170] множество пророчеств и предвидений, но их, пожалуй, можно уже и не перечислять.