Вильям Райан - Баня в полночь [Исторический обзор магии и гаданий в России]

Фактически с обвиняемыми в «магических» преступлениях в XVIII веке поступали в высшей степени непоследовательно. Признанные виновными могли действительно быть наказаны плетью, кнутом, заклеймены раскаленным железом, изувечены, сосланы или казнены; но они могли быть и отпущены — с предостережением или для покаяния. Подобное происходило часто, когда дело передавалось из светского суда в церковный. Например, в 1727 году по статье «слова и дела» обвинялся некто Роман Краснопольский: чтобы обладать при живой жене другими женщинами, он списал заговор со слов крестьянина Моисея Чурина. Этот заговор надо читать над солью, класть соль в квас или еду и давать девкам или женкам [112]. Роман клялся, что ничего не делал, об этом не рассказывал и никому больше списывать заговор не давал (в таких случаях это всегда считалось очень важным смягчающим фактором). Следствие обнаружило в шапке крестьянина «травы»; копию «Сна Богородицы»; заговор для успеха в суде и перед важными людьми; другой заговор для того, чтобы посеять раздор между мужем и женой; и «месечник» с предсказанием дней «добрых и злых» для путешествия [113]. По этому делу архиепископ Варнава постановил: обвиняемый не причинил никакого вреда; против него не было жалоб; он имеет добрую репутацию; его приходской священник сообщал, что Роман никогда не признавался на исповеди, будто имел волшебные книжки (пример практического нарушения тайны исповеди, допущенного Петром I). Роман Краснопольский был отправлен домой на поруки с указанием впредь вести себя примерно. Он оказался удачливым — в одном из епитимийников XVIII века указано, что за «ворожбу», заключавшуюся всего лишь в метании трех кусочков хлеба (вид жеребеек) и гадании с ключом и Псалтырью, полагается 105 земных поклонов и 230 молитв ежедневно в течение шести лет [114].

Синод, озабоченный своей непоследовательностью, в апреле 1722 года потребовал от царя указаний, как следует наказывать распространителей {615} суеверий. Практичный Петр решил, что виновные достойны вырезания ноздрей и отправки на галеры [115].

Однако не все дела о магии и колдовстве передавались в Синодальный суд. Например, в 1753 году группу крестьян в имении близ Суздаля арестовали за попытку уморить помещика при помощи волшебства и отравы. Они обратились к ворожею Максиму Маркову, бывшему деревенскому писарю, предлагая рубль за смертельные чары. Метод Маркова состоял в следующем: он читал над куском воска заговорную книгу и кувыркался перед иконой через нож, воткнутый в пол; затем велел прилепить заговоренный воск к кровати и башмакам жертвы, а также к дверному порогу. Волшебник и заговорщики, которые использовали также мышьяк, были схвачены и отосланы в Москву в Сыскной приказ, где предстали перед следствием на основании указа Анны Иоанновны от 8 января 1733 года, запрещавшего торговлю ядами, и петровского Воинского артикула. После обязательной пытки они сознались в содеянном и были приговорены к смерти через сожжение по петровскому военному законодательству и аннинскому указу 1731 года о волшебниках. Смертная казнь была заменена телесным наказанием: 70 ударов кнута, вырезание ноздрей и пожизненная ссылка «в тяжкие труды» на верфи, т.е. согласно петровской директиве, о которой говорилось выше [116].

В правление Екатерины II (1762—1796) было предпринято несколько попыток модернизации и регулирования российского законодательства. Указ императрицы Елизаветы Петровны от 17 мая 1744 года устанавливал, что для всех приговоренных к смертной казни приведение в исполнение приговоров следует отложить, а подробности дела переслать в Сенат. Как следствие этого, в начале царствования Екатерины Правительствующий сенат получил через архангельскую провинциальную канцелярию доношение о случае, расследованном местным судом. Крестьянин Андрей Козыпин признался после допросов и пытки, что научился «чародейству и волшебству» в Сибири от некоего Ивана Поскотина. Он утверждал, что Поскотин для колдовства призывал бесов и что он, Козыпин, этих бесов видел и сам «испортил» десятерых мужчин и женщин. Местный суд, очевидно все еще следуя петровской инструкции, приговорил мужика к наказанию кнутом, вырезанию ноздрей, клеймению лба и щек и отсылке на галеры. Правительствующий сенат был явно недоволен таким решением и потребовал, чтобы Козыпина содержали под стражей до тех пор, пока в {616} Сенат не пришлют детального расследования по делу, включая имя человека, который обвинял Козыпина, сведения о том, какие меры приняты, умерла ли или нет какая-либо из предполагаемых жертв колдовства. В дальнейшем было добавлено, что пытку можно применять только в исключительных обстоятельствах (позднее Екатерина II отменила ее).

В 1775 году издано Уложение для управления губерний. Оно включало главу 26 о создании Совестного суда. Это типично просветительское начинание (некоторые приписывают его С.Е. Десницкому, ученику Адама Смита и первому в России профессору права). Среди социальных болезней, с которыми предстояло иметь дело Совестному суду, чтобы в известной степени их декриминализировать, упоминается колдовство (под ним подразумевались и магия, и чародейство, и ворожба-гадания); «Уложение» рассматривает колдовство как следствие невежества, глупости и обмана [117]. Екатерининский «Устав благочиния или полицейский» 1782 года возвращается к этому вопросу в 224-й статье, подтверждая, что колдовство и подобные ему измышления происходят от невежества, суеверий или мошенничества и запрещены по закону. В законодательном акте упомянуты колдовство, чародейство, «курение» (вероятно, «окуривание», наведение чар по ветру [118]), запугивание чудовищами, предсказание судьбы по воздуху или по воде, толкование снов, магический поиск кладов, вызывание духов, нашептывание над письменами, травами или напитками [119].

Екатерина, несмотря на декларировавшиеся намерения, не перестроила всей законодательной системы. Первая тотальная кодификация права после «Соборного уложения» 1649 года была проведена лишь в 1833-м, когда император Николай I опубликовал Свод законов Российской империи, собранный трудами М.М. Сперанского [120].

Тем не менее одна новая деталь присутствует в официальном и законодательном осмыслении колдовства в России XVIII века. За воздействие на простых и легковерных людей осуждались магические практики и религиозный обман, имевшие место в лоне самой официальной церкви. Это стало важнейшей особенностью реформы Русской православной церкви, проведенной Петром I. Здесь свою роль сыграли контакты с западными, в том числе английскими, богословами и натурфилософами. В случае с Екатериной II влияние просветителей обеспечило сходное отношение, хотя наказания, назначаемые за суеверные практики, на протяжении всего {617} XVIII века были далеко не просветительскими. Обеспокоенность законодателей магией и колдовством как мошенничеством сохранилась в России и в XIX веке: в 1890 году вновь принятые законы опять упоминали о суеверии, невежестве и мошенничестве и запрещали любому гражданину объявлять себя колдуном, предсказывать судьбу или продавать волшебные снадобья [121].