Кирилл Королев - Войны античного мира: Македонский гамбит.

Впрочем, на интриги можно было, по большому счету, не обращать внимания, а вот оскудение казны требовало немедленных действий. «Чтобы выиграть войну, нужны три вещи. Первая — деньги. Вторая — деньги. И третья — тоже деньги». В начале правления юного царя в казне было не более 60 талантов (на эти деньги можно было, например, купить всего 170–180 лошадей), а долги Филиппа составляли не менее 500 талантов — что весьма удивительно, учитывая его экономическую политику: Филипп ввел единую монетную систему; вдобавок, в его распоряжении были фракийские рудники, исправно приносившие золото. Так или иначе, Александру пришлось занимать средства, чтобы снарядить армию и собрать корабли для переправы через Геллеспонт. Причем средства он занимал под залог так называемых «царских земель», освобождая новых владельцев от налогов — и тем самым лишая Антипатра «официальных» источников пополнения бюджета. По рассказу Арриана, сумма займа составила 800 талантов; Антипатру же осталось около 70. Царь, безусловно, рассчитывал на богатую добычу, которую сумеет захватить в Персии (эта уверенность в собственных силах, зачастую перераставшая в самоуверенность, — одна из основных черт характера Александра), и потому с необыкновенной легкостью тратил последние таланты на подготовку к походу; кроме того, он, по свидетельству Плутарха, раздарил все свое имущество: на вопрос, что же он оставляет себе, царь ответил — «Надежды». Безденежье — одна из главных причин того, что Александр не стал медлить с выступлением в поход. Упущенное время означало усиление притока в Грецию персидского золота и, как следствие, нарастание антимакедонских настроений в полисах — в первую очередь, а Афинах, где по-прежнему пользовался влиянием ярый противник Филиппа и Александра оратор Демосфен, и в Спарте, традиционных «индикаторах» общегреческого настроения. А при пустой казне подавить восстание, грозившее стать панэллинским, было бы чрезвычайно сложно.

За пределами Македонии тоже было неспокойно. Речь, разумеется, прежде всего, об Элладе. Устрашенные разорением Фив, греческие полисы смирились с македонским владычеством — тем паче оно не было особенно обременительным — и признали Александра гегемоном Коринфского союза, созданного стараниями Филиппа. Однако этот союз, в который входили все города-государства Греции, за исключением Спарты, существовал, в общем-то, лишь па словах. Показательно, что отряды союзников (около 7000 человек пехоты и 600 всадников) в войске Александра находились в «подчиненном положении»: как правило, царь оставлял их в резерве, потому что не слишком им доверял; для него они были скорее заложниками, нежели реальными союзниками. Брожение, смуты, откровенный саботаж — к примеру, для переправы через Геллеспонт Афины, обладавшие самым многочисленным в Греции флотом, предоставили Александру всего двадцать кораблей, — союз держался лишь на страхе перед македонским оружием и перед личностью Александра. Те же самые Афины, главный источник «вольнодумства», почти в открытую заигрывали с персами, не забывая при этом уверять царя в своих верноподданнических чувствах. Надо признать, что разрушение Фив похоронило Коринфский союз — по крайней мере, в том виде, в каком он замышлялся Филиппом: понятия вечного мира и всеобщего согласия на греческой земле окончательно превратились в пропагандистские лозунги.

Тем не менее, Александр полагал, что Антипатр сумеет обуздать греков. Из каких соображений он исходил, не совсем, правда, понятно; как уже говорилось, армия Антипатра не отличалась высокой боеспособностью, а страх перед самим Александром неминуемо должен был уменьшаться пропорционально расстоянию, которое отделяло царя от Эллады. Быть может, Александр был настолько уверен в полководческом и дипломатическом даре своего наместника… Вообще положение Антипатра подозрительно смахивает на пресловутый способ обучения плаванию, когда человека, не умеющего плавать, бросают в воду и смотрят, поплывет или утонет. Забегая вперед, скажем, что Антипатр выплыл и сполна оправдал доверие господина.

Филипп Македонский громкими военными победами (Амфиполь, Олинф, Херонея) и ловкими дипломатическими ходами сумел добиться уважения у греков. Даже афинские «оголтелые», главным выразителем идей которых был оратор Демосфен, испытывали по отношению к Филиппу определенный пиетет: бранили, но уважали. Во всяком случае, в Филиппе греки видели достойного противника. С Александром же, особенно поначалу, все обстояло совершенно иначе — несмотря на то, что первый урок он преподал грекам еще в восемнадцатилетнем возрасте, в битве при Херонее (338 г. до н. э.), когда, командуя правым флангом македонского войска, он наголову разбил считавшуюся непобедимой фалангу фиванцев. Тем не менее, эллины продолжали относиться к Александру снисходительно, если не сказать — с высокомерным презрением: мол, пускай сперва подрастет, а там уж поглядим.

Когда весть о смерти Филиппа дошла до Афин, Демосфен надел праздничное платье и произнес речь, в которой Александра именовал исключительно Маргитом, то есть деревенским дурачком, «несмышленышем». Не только Афины, Спарта и Фивы, но и многие другие греческие города отказались признать нового царя гегемоном Коринфского союза. «Греки снова обрели характерную для них особенность — радоваться раньше времени, поддаваться минутному настроению и строить неосуществимые планы. Они напрочь забыли о могучей армии своего соседа, об опытных македонских полководцах и даже не подозревали, какую силу таит в себе новый правитель» (Ф. Шахермайр).

Но Александру в ту пору было не до фантазирующих эллинов: важнее всего требовалось зафиксировать свои права на престол. Когда это случилось, он, покарав убийцу Филиппа и возможных участников заговора [31] Труп Павсания, убийцы Филиппа, распяли на кресте. В заговоре против Аргеадов и связях с Персией обвинили двух братьев из княжеского рода Линкестидов, Амишу, сына Пердикки, предшественника Филиппа, и Карана, сына Филиппа от одной из его жен. Пощадили только Арридея, другого сына Филиппа, страдавшего слабоумием, — ему предстояло погибнуть несколько лет спустя, когда, по приказу царицы-матери Олимпиады, его замуровали заживо. , устремился из Пеллы на северо-восток — против фракийцев, которые подняли восстание. Он переправился через Дунай (Арриан сообщает, что на переправе при нем было около 1500 всадников и 4000 пехотинцев) и разгромил гетов, затем пошел в Иллирию, где подавил другой мятеж. Именно в Иллирии царю донесли о том, что Фивы восстали и заперли в Кадмее (фиванском акрополе) македонский гарнизон. Непосредственным поводом для восстания стал ложный слух о смерти молодого царя; Демосфен (снова он!) даже предъявил народному собранию «очевидца» гибели Александра.