Александр Ласкин - Мой друг Трумпельдор

Это при прежнем режиме сообщали причину ареста, а эти не церемонятся. Сидишь — значит, не просто так. Через пару дней его выпустили и тоже не унизились до объяснений.

От Иосифа потребовали бросить политику и стать таким, как все. Почему опять не пойти в дантисты? Тогда вы будете полезны не всем без разбора, а только страдающим зубной болью.

Что Трумпельдору эти советы? Да и Советы с большой буквы его не интересовали. Он сориентировался, нашел щель в границе, и его только и видели. Дело не в страхе, а в недоверии. С первой революцией у него был короткий роман, а с этой не получилось.

Опять, автор, спешишь! Еще не сказано о том, как мы прощались. Хлопаем друг друга по плечу, но неуверенно. Да и привычное «эйн давар» кажется расплывчатым. В эту минуту хотелось бы чего поконкретней.

Все испортил я. Иосиф еще держался, а я уже вытираю слезы. Сам думаю: кто о тебе будет заботиться? Говоришь, у каждой пули свой адрес? А как быть с тем, что пуля — дура? Что она не разбирает, куда летит?

Видно, Фира чему-то его научила. Он стал внимательней к барышням. В Тель-Хае их было две. Причем обе красавицы. Таким бы не защищать крепость, а только ее украшать.

Что поделать, если бедуины восстали, а солдат не хватало? Пришлось Саре с Дворой нарядиться в куртку и брюки. Может, им хотелось походить на мужчин, но получилось еще более женственно.

При виде амазонок в хаки поневоле заволнуешься. Скажешь сам себе: ах, если бы нам встретиться в мирное время!

Недостает не только солдат, но винтовок и патронов. Поэтому Иосиф решил договариваться. Для этого открыли ворота и двум бедуинам разрешили войти.

Почему-то получилось не одновременно. Они заходят, а Иосиф еще не спустился со второго этажа. Вдруг вопль — не грубый и сиплый от курева, а совсем детский. Так кричат не «У меня отобрали пистолет», а «Отдайте игрушку».

Трумпельдор бросился защищать Двору, а вместе с ней Фиру и всех женщин на свете.

Словом, мой друг повел себя как джентльмен. А что это значит в таких ситуациях? Ты вылетаешь во двор, даешь команду: «Огонь!» — и все вокруг начинает полыхать.

Думаю, он чувствовал то же, что спасало его в Порт-Артуре. Что отгоняло от него пули и долгое время делало неуязвимым.

Без этого ощущения нельзя победить. Если ты заранее не знаешь, что сможешь вернуть бомбу противнику, то вряд ли у тебя это получится.

Впрочем, на этот раз ощущение не спасло. Не помогло даже то, что у порохового склада в его распоряжении были секунды, а сейчас почти минута. Может, он слишком долго прицеливался, а бедуинская пуля, не размышляя, летела к цели. Она не сбилась с пути, не просвистела рядом, а вошла прямо в него.

Когда Иосифа принесли в дом, он собрался с силами и вновь почувствовал себя Трумпельдором. Требовалась перевязка, но только никто этому не научен. С оружием управляемся, а с бинтами нет. Тогда мой друг сказал: «Вымойте руку — я покажу, что делать».

Знали ли те, кто был с ним в Тель-Хае, что он произносит это не в первый раз? Как бы то ни было, эти слова возвращали его в прошлое. Он вроде как говорил: если еще можешь давать указания, то ничего, по сути, не изменилось.

Позволю себе передохнуть, а потом продолжу. Непросто делать два дела сразу. Пишу этот текст, но слез не остановить. Тогда я представил, что он ко мне обращается: не застревай, приятель! Переключись, и тебе станет легче.

Раз приказ, то конечно. Правда, как его выполнить? Говорю от его имени: «Может, хватит?», но успокоиться не могу.

Перейдем к тому, как Тель-Хай сдался. Все же наши испортили настроение врагу. Крепость горела так, что видно было издалека. Так что победу бедуины праздновали на пепелище. В наследство от нас им достались головешки и камни.

Повозка с Иосифом в это время находилась в пути. Рядом сидел английский доктор, прибывший в Тель-Хай с подкреплением. Впрочем, что он мог, этот врач? Только сделать еще одну перевязку. Остальное от него не зависело.

Как вы знаете, Трумпельдор всегда первый. Не только скажет, как лучше, но покажет пример. Сейчас он вроде как отстранился. Может, впервые согласился с тем, что итоги подведет не он.

Есть легенда, что перед смертью Иосиф сказал: «Хорошо умереть за Израиль». Хотите мое мнение? Не верю. Последние слова не бывают такими пафосными. Во-первых, не до того. К тому же боязно. Произнесешь нечто окончательное, а это и будет финал.

Что, впрочем, мое мнение? Главное, что врач не знал русского и иврита, а Иосиф — английского. Как это выразить языком жестов? Да и по смыслу что-то не то. Умирать всегда неправильно. А ему просто нельзя. Слишком многим без него будет плохо.

Может, Трумпельдор выругался, а врач не понял? На такие постройки Иосиф был горазд. Иногда выходило в два и даже в три этажа. Где поднабрался? В Порт-Артуре. Так наши солдаты отгоняли смерть.

Потом над этой фразой поработали еще. Получилось: «Хорошо умереть за нашу страну». Так это и выбили на памятнике в Тель-Хае.

Наконец мы добрались до памятника. Вот он, на фото над моим столом. Сто раз за день пересекаюсь с каменным львом. Так не зевают, а требуют: не приближайся! Если сделаешь шаг, пеняй на себя!

Обычно надгробия говорят о покое, а эта могила рычит. Выражает неудовольствие возможным противником. Кажется, восемь погибших оставили после себя льва. Вдруг он сможет то, что не вышло у них.

Будь моя воля, я бы выбил на памятнике другие слова. Недавно я нашел их в одной книге и подумал: как хорошо! Даже о том, что мы были художниками, тут сказано. Ну а что вы хотите? Только человек искусства вместо болот увидит цветущую землю.

«Мне кажется, смерть художника, — говорится в этой цитате, — следует выключать из цепи его творческих достижений, а рассматривать как последнее, заключительное звено».

Читал ли автор этой фразы наших мудрецов? По крайней мере, он с ними совпал. В последнее мгновение все проясняется. Невидимые весы взвешивают то, что удалось умершему, и то, что он не успел.

А что мы, российские друзья Трумпельдора? В наших разговорах он всегда присутствовал. Иосиф — то, другое, третье. Жаль, он этого не слышал! То, что прежде понимали немногие, теперь стало очевидно для всех.

26 мая 1920 года наши единомышленники собрались в Москве. Следовало уточнить аргументы. Да и повидаться. Пожать руку и похлопать друг друга по плечу. Сказать: хорошо, что мы есть.

Больше всего волновалась молодежь. Многие надели белые рубашки, а кто-то обзавелся портфелями. Вид самый солидный! Показывают, что они взрослые и вскоре заменят нас.

Продолжался съезд недолго. Как только мы приступили к гаданиям на кофейной гуще, все и закончилось. В зал вошел военный отряд. Нас попросили поднять руки и двигаться к выходу.