Бахауддин ибн Шаддад - Саладин Победитель Крестоносцев

К утру пятницы, 18-го дня месяца ражаб, были установлены баллисты и собрано великое множество камней (чтобы метать их с помощью этих механизмов); их приходилось привозить из уще­лий и других мест, расположенных на некотором расстоянии, ибо рядом с городом никаких камней не было. Камнями обстреливали ту часть стены, под которую был подведен подкоп; сам султан, а также его сын ал-Малик аз-3ахир принимали активное участие в штурме города, а ал-Малик ал-'Адил, командовавший войсками на левом фланге, наседал на город с противоположной стороны. В то время ал-'Адил был болен. За­тем раздался боевой клич, забили барабаны, затрубили трубы, баллисты начали обстрел камнями, и враг понял, что со всех сторон его подсте­регает катастрофа. Саперы усердно трудились, поджигая дрова в под­копах, и ко второму часу дня стена рухнула, и ее падение было подобно концу света. Когда раздался крик, возвестивший, что стена рухнула, его услышали все, и не было человека, который бы не бросился на штурм, хотя бы и мала была его вера, а сердца врагов затрепетали от ужаса. Воины рвались вперед; ни один из них не уклонился от боя; все были преисполнены решимости; все были охвачены жаждой умереть самой славной и благородной смертью. Над рухнувшей стеной поднималась туча пыли и дыма, застилавшая небо так, что мерк свет дня, и никто не решался войти в пролом и начать борьбу с огнем. Однако когда туча рассеялась, стала видна стена из алебард и копий, возникшая на месте той, которая только что рухнула, и она закрывала брешь столь плотно, что сквозь нее не мог проникнуть даже взор, и тогда нам действительно открылось ужасное зрелище, свидетельствовавшее о непоколебимом упрямстве врагов, ибо они держались без страха, твердо, ни на минуту [371] не теряя разум. Я сам видел двоих, стоявших на приступке крепостной стены и отгонявших всех, кто пытался проникнуть в пролом. Один был сражен камнем, пущенным из баллисты, и рухнул внутрь укрепления спиной вниз; товарищ тут же занял его место, несмотря на то что его ждала такая же участь, незамедлительно его и постигшая, так что толь­ко самый цепкий взор мог заметить, что он успел сменить своего това­рища. Когда враги увидели, к чему идет дело, они направили к султану двух послов, чтобы просить сохранить им жизнь. Он ответил так: «Ры­царь будет обменен на (мусульманского) всадника, оруженосец — на легковооруженного воина, а пехотинец на пехотинца. Старики заплатят выкуп в том же размере, что заплатили его старики в Иеруслиме». Когда послы увидели, что битва в проломе становится все более ожесточен­ной, разгораясь жарче огня в самой жаркой печи, они попросили султа­на прекратить сражение, чтобы они могли вернуться в город. «Я не могу остановить сражающихся мусульман, — сказал он. — Возвращайтесь к своим и скажите им, чтобы они отступили в цитадель и сдали город мусульманам, ибо нет такой силы, которая помешала бы им захватить город». Послы вернулись с этим ответом, и враги отошли в цитадель Яффы, потеряв при этом некоторых воинов, убитых по ошибке. Наши ворвались в город с мечами в руках и захватили богатую добычу; скла­ды с изысканными товарами, множество зерна, мебели и даже остат­ки трофеев от захвата каравана из Египта — все это попало в их руки. Перемирие было достигнуто на условиях, выдвинутых султаном. После полудня в пятницу — всегда благоприятный день — султан получил послание от Каймаза ан-Нажми, стоявшего неподалеку от Акры, что­бы защищать прилегающие к ней области от набегов ее гарнизона; этот офицер сообщал, что новости об осаде Яффы побудили короля Англии отказаться от намерения отправиться в Бейрут и что он решил прийти на помощь осажденному городу. По получении этого известия султан решил побыстрее завершить дело, настояв на капитуляции людей, ко­торые не могли надеяться на избавление, ибо падение крепости казалось неизбежным. Более того, прошло много времени с тех пор, как нашим войскам удавалось разжиться трофеями, и поэтому они были настроены взять крепость штурмом. Я был среди тех, кто указывал на необходи­мость принудить врагов покинуть цитадель до того, как те получат под­крепление. Таково было и желание султана; однако его войска, измученные усталостью, ранами, жарой и дымом от пожара, передвигались с тру­дом и были не слишком расположены выполнять его распоряжения. И все-таки он не прекращал убеждать их до позднего вечера; затем, [372] убедившись, что они слишком устали, чтобы сделать что-то еще, он сел на коня и уехал к своему шатру, поставленному неподалеку от обоза. Те из его офицеров, что были на дежурстве, последовали за ним, а я затем отправился спать в мой шатер, но не мог уснуть, так как мыс­ли мои были порабощены страхом. На заре мы услышали звуки труб франков и поняли, что к неприятелю идет подмога. Султан немедленно послал за мной и сказал: «Действительно, по морю прибыла подмога, но на берегу стоит достаточно многочисленное мусульманское войско, которое не позволит врагу высадиться. Вот что мы должны сделать: иди и найди ал-Малика аз-3ахира и скажи ему, чтобы он занял позицию перед юго-восточными воротами (города); ты должен пройти в крепость в со­провождении нескольких отборных воинов и вывести оттуда гарнизон; ты завладеешь всеми сокровищами и всем оружием, которые там на­ходятся, и собственноручно составишь их список; этот документ ты от­правишь ал-Малику аз-3ахиру, который будет находиться за пределами города и передаст его мне». Затем он придал мне в помощь 'Изз ад-Дина Журдика, 'Илм ад-Дина Кайсара и Дирбаса ал-Махрани. И я отправил­ся в путь, взяв с собой казначея Шамс ад-Дина. Когда я добрался до по­зиций, занимаемых ал-Маликом аз-3ахиром, я застал его стоящим с авангардом на холме неподалеку от моря. Он спал в кольчуге (йелбе), укрывшись казагендом (подбитой курткой)[371], со всем оружием наготове. Аллах, да не оставит без награды славные деяния всех тех воинов, ко­торые трудились на пути Ислама! Я разбудил его, и он встал, полусон­ный, и сел на коня. Мы вместе доехали до того места, где, по указанию султана, ему предстояло занять позицию, а по дороге он заставил меня объяснить ему мою задачу. После этого я въехал в Яффу, сопровождае­мый моими людьми; мы проследовали к цитадели и передали франкам приказ покинуть это место. Они ответили, что выполнят его, и начали готовиться к уходу. [373]

Когда они уже собирались уйти, 'Изз ад-Дин заметил, что нам не следует разрешать им уходить до тех пор, пока в городе остаются люди; в противном случае они могли бы наброситься на франков и отобрать у них все что есть. Действительно, нашим войскам очень хотелось разграбить город. Тогда Журдик начал выгонять наших людей; однако поскольку они перестали быть управляемыми и разбре­лись по разным местам, он не смог выгнать всех. И все же, несмотря на мои возражения, он продолжал бороться с их упрямством до тех пор, пока окончательно не рассвело. Видя, как бежит время, я сказал ему: «Придет подмога, и лучшее, что мы можем сделать, это немедленно начать вывод людей из крепости; это было главной задачей, которую поставил перед нами султан». Когда он понял, почему я проявляю по­добное нетерпение, он подчинился моему желанию. Мы заняли место у ворот крепости рядом с ал-Маликом аз-Захиром, и нам нужно было проследить, чтобы сорок девять человек с лошадьми и женами вышли из крепости и ушли. Однако в этот момент оставшиеся в крепости люди собрали все свое мужество и исполнились решимости противостоять нам. Те, которые вышли, считали, что им на выручку прибыло слишком мало кораблей и подмога не сможет облегчить то положение, в котором они оказались. Они не знали, что там был король Ричард со всем его войском; а поскольку приближался полдень и не было никаких призна­ков высадки франков на берег, то они опасались, что их товарищи, нахо­дившиеся на кораблях, не осмелятся высадиться, что их самих захватят в плен и предадут смерти. Вот почему некоторые из них вышли из крепости. Однако когда идущая на помощь флотилия подошла ближе и стало видно, что она состоит из тридцати пяти кораблей, то оставшиеся в крепости [374] ощутили прилив мужества, и по многим признакам стало ясно, что они намерены возобновить военные действия. Один из них вышел, чтобы сказать мне, что они передумали; они вновь надели свои доспехи, взяли щиты и начали подниматься на стены, которые были только что заново возведены и не достроены до конца, из-за чего на них не было ни зубцов, ни брустверов. Видя, какой оборот принимает дело, я покинул приго­рок, на котором занимал позицию и который был расположен в непо­средственной близости от ворот цитадели, и направился к 'Изз ад-Дину Журдику, который стоял со своими подчиненными ближе к подножью холма. Я велел этому офицеру быть бдительным, рассказав о том, что осажденные передумали. Через несколько минут после того, как я вы­ехал из города, направляясь к ал-Малику аз-Захиру, осажденные сели на коней и выехали из крепости. Они напали на отряд наших людей и выгнали их из города. Беглецы образовали такую давку в воротах, что некоторые из них уцелели только чудом. Часть людей из нашего лагеря оказалась в церквях — что они там делали, непонятно; франки ворвались в них и убили одних и захватили в плен других. Ал-Малик аз-Захир отправил ко мне гонца, чтобы сообщить отцу о происходя­щем, и как только султан услышал эти новости, он приказал глашатаю призывать людей к оружию. Барабаны забили сигнал к наступлению, и наши воины, сбежавшись со всех сторон, чтобы принять участие в сра­жении, ринулись в город и загнали врагов обратно в цитадель. Когда осаж­денные поняли, что у подмоги возникли проблемы с высадкой на берег, они подумали, что им не удастся избежать смерти; поэтому прислали своего старейшину и управляющего замком в сопровождении неболь­шого отряда охраны, чтобы принести свои извинения султану и попро­сить, чтобы им был дарован мир на прежних условиях. Для того чтобы попасть в наш лагерь, этим послам пришлось пробраться через самую гущу жаркого боя. Задержка при высадке подмоги была вызвана видом города; над каждым его кварталом развевались мусульманские знаме­на, и прибывшие опасались, что цитадель уже пала. Шум волн, вопли сражающихся и провозглашения тахлила и такбира («Нет Бога, кроме Аллаха!» и «Аллах — Величайший!») не позволили находившимся на кораблях услышать призывы их соотечественников. Гарнизон подвергся яростной атаке, и когда люди в цитадели увидели, что, несмотря на ве­личину флотилии, прибывшие медлят с высадкой на берег, они почув­ствовали уверенность в том, что цитадель уже пала. Флотилия состояла более чем из пятидесяти судов, из которых пятнадцать были быстрыми галерами, и на борту одной из этих галер находился король. В этот мо­мент один из осажденных положился на Мессию и прыгнул с крепости [376] на пирс; он приземлился не разбившись, ибо пирс был песчаным. Затем он добежал до кромки воды и вскочил в присланную за ним галеру; она доставила его на борт королевской галеры, и этот человек объяснил королю, как обстоят дела. Как только король узнал, что цитадель еще держится, он поспешно высадился на берег, и люди с его галеры — а она была выкрашена в красный цвет, над ее палубой был установлен красный тент и реял красный флаг — первыми высадились на берег. Менее чем за час воины со всех галер высадились на берег, и это произо­шло на моих глазах. Затем они атаковали мусульман, разогнав их во все стороны и заставив уйти из гавани. Поскольку я был на коне, то галопом помчался к султану, чтобы доложить ему о происходящем. Я застал его за беседой с двумя послами, с пером в руке, готовым писать о своей милости к ним. Я шепотом сообщил ему о том, что случилось; тогда он, ничего не написав, обратился к ним и принялся говорить, отвлекая их внимание. Через несколько минут появилась группа мусульман, бе­жавших от врагов; он тотчас же дал команду своим войскам садиться на коней, велел арестовать послов, а обоз и припасы — отправить в Базур. Войска вступили в поход, бросив значительное количество тюков с до­бычей, захваченной в Яффе, которые они не могли увезти с собой. Тяжелый обоз был отправлен, а султан остался там, где был, проведя ночь на этом месте с отрядом легкой конницы. Король Англии вышел как раз на ту позицию, которую занимал султан при штурме города; а когда по его приказу из крепости вышел гарнизон и присоединился к нему, то он оказался во главе большого войска. С ними были многие из наших мамлюков, и он имел несколько бесед с ними. [377]