Владимир Тихонов - История Кореи. Том 1. С древнейших времен до 1904 г.

Китайские чиновники и военные вели себя в Сеуле как у себя дома и часто блокировали жизненно важные для страны реформы, причем в откровенно вызывающей форме. Цинские солдаты чинили произвол по отношению к жителям Сеула. Скажем, они «прославились» избиениями и даже убийствами тех торговцев, что осмеливались требовать с незваных гостей плату за уносимые без разрешения из лавок товары. Грабежи, изнасилования и убийства, которые совершали китайские военные, были практически ненаказуемы. Солдаты «старшего государства» находились вне корейской юрисдикции, а китайские военачальники, откровенно презиравшие корейских «вассалов», отказывались принимать жалобы потерпевших. Считая себя хозяевами страны, цинские представители в Сеуле не скупились на грубые провокационные жесты. Так, на одном из городских ворот было приказано повесить надпись крупными иероглифами: «Корея — вассал Китая». Об учениях цинских войск в Сеуле, сопровождавшихся пушечной и ружейной стрельбой, корейский двор даже не предупреждали. Стоило корейским чиновникам выразить малейшее недовольство, как цинские мандарины тут же грозили увеличить расквартированный в столице китайский контингент. Более того, корейская сторона была осведомлена и о том, что в среде приближенных Ли Хунчжана ходили разговоры о возможном включении Кореи в состав Китая на правах обычной провинции. Коджон и его ближайшее окружение, явственно ощущая, что, в конце концов, китайское влияние угрожает судьбам корейской монархии, постепенно проникались антикитайскими настроениями. Однако, не считая возможным встать в открытую оппозицию к Цинам, поддержка которых была столь важна перед лицом внутренней оппозиции и внешних угроз, Коджон думал уравновесить китайское присутствие развитием контактов с другими странами.

Поскольку сильнейшая империалистическая держава того времени, Великобритания, заинтересованная прежде всего в китайском рынке сбыта для своих товаров и в Китае как противовесе России на Дальнем Востоке, делала в начале 1880-х годов в своей дальневосточной политике ставку на укрепление цинской сферы влияния в регионе, то объектом самого пристального интереса со стороны Коджона стали США. Коджон, который, по выражению его придворных, «плясал от радости» по прибытии американского посланника Л.Фута в Сеул (май 1883 г.), вскоре послал в США первую корейскую миссию под началом одного из самых авторитетных молодых членов клана Минов, Мин Ёнъика (1860–1914). Сопровождали первого корейского посла в Америку представители молодой реформаторской группировки Внешнего Управления — Ю Гильджун, Со Гванбом (1859–1897), Хон Ёнсик (1855–1884), и другие. Всем им предстояло вскоре сыграть активную роль в борьбе реформаторов с их консервативными оппонентами. Современная индустрия и военная мощь США произвели на корейских посланцев неизгладимое впечатление: по выражению Мин Ёнъика, он, «родившись во тьме, наконец-то увидел свет».

Рис. 14. Члены первого в истории корейского посольства в США (Сан-Франциско, 1883). Второй слева в первом ряду заместитель посла Хон Ёнсик. В середине первого ряда — сам посол Мин Ёнъик. Крайний справа в первом ряду работавший на таможне в Инчхоне китаец У Литан, обучавшийся в США и хорошо говоривший как по-английски, так и по-корейски. В самой Корее квалифицированных переводчиков с английского языка пока что не было.

Однако ни возможностей, ни намерения помочь Корее избавиться от полуколониальной зависимости у США не было. Американская активность на полуострове в 1880-х годах ограничилась в основном миссионерской и образовательной деятельностью. Той части корейской элиты, которая ставила своей целью достижение страной независимости от цинского двора и быстрое проведение радикальных реформ, нужен был другой союзник.

Рис. 15. Корейский посол Мин Ёнъик. 1883 г.

Ряд молодых реформаторов — в основном те из них, кто бывал в Японии с дипломатическими миссиями и имел связи в японских правящих кругах, — считал, что таким союзником может стать Япония, как родственное по культуре соседнее государство, достигшее самых больших в Азии успехов в модернизационной политике. Мировоззрению этой группировки, формировавшемуся в основном в процессе тесных контактов с японскими либеральными кругами, была свойственна открыто прозападная ориентация, откровенно критическая позиция по отношения к конфуцианской традиции. В отличие от Коджона и большинства его приближенных, считавших достаточным заимствование западной технологии (в основном военной) и некоторых бюрократических форм, радикалы прояпонского толка видели источник «богатства и силы» как западных стран, так и Японии, в нормах правовой буржуазной государственности, власти закона, равенстве подданных перед законом, твердых гарантиях личной свободы и собственности. Воздерживаясь, как правило, от публичной критики конфуцианских норм, радикалы, как и их японские единомышленники, считали распространение христианства, как основы европейской культуры, благоприятным для развития страны, призывали всемерно способствовать деятельности европейских и американских миссионеров в Корее. Именно среди наиболее молодых по возрасту членов этой группировки, отправившихся на обучение в США и Японию, появились первые корейские интеллигенты, перешедшие в протестантизм и ставшие в итоге (к 1890-м годам) открытыми противниками конфуцианских традиций. Идеализируя западные конституционные формы — как республиканскую демократию американского типа, так и английскую конституционную монархию, — радикалы считали реально достижимой на первом этапе для Кореи «прогрессивную олигархию» японского образца, когда от имени монарха страной на деле правят ориентированные на модернизацию профессиональные бюрократы. В целом, радикальная группировка рассматривала передовые государства Запада как идеальную модель, а Японию — как реальный пример «догоняющей» модернизации для слаборазвитой страны. Один из лидеров радикалов, Ким Оккюн (1851–1894), любил повторять, что, в то время, как Запад пришел к «богатству и силе» в течение нескольких сотен лет постепенного развития, Япония преодолела гигантскую историческую дистанцию немногим более, чем за десятилетие. «Лишь следование опыту Японии спасет Корею от неизбежной для слабого и отсталого азиатского государства колонизации европейцами», утверждал реформатор.

Конкретные планы радикалов, формировавшиеся на основе японского опыта, можно свести к «капиталистической революции сверху» — ускоренному буржуазному развитию под контролем и при посредстве сильного бюрократического государства. Предлагалось укрепить государственные финансы за счет рационализации налоговой системы (перехода к твердому поземельному налогу по японскому образцу) и внешних займов, заняться строительством современной промышленно-торговой инфраструктуры (прежде всего дорог), наладить современную банковскую систему, поощрять разработку рудников, строить образцовые предприятия тяжелой промышленности за государственный счет и потом передавать частным капиталистам (как и делалось в Японии), а также отменить все традиционные торговые монополии и льготы внутри страны, поощряя развитие капитализма в современных формах — акционерных обществ. Социальным фоном для радикальных перемен должна была стать отмена сословных институтов и привилегий янбанства , открытие государственной службы для талантов любого происхождения (включая простолюдинов), переход к современному всеобщему начальному образованию. В некоторых моментах, политическая программа радикалов шла даже дальше, чем реалии японского общества начала 1880-х годов, отражая влияние либеральных европейских идей. Так, притом, что сословия в Японии были официально отменены, в реальности верхние и средние эшелоны бюрократии были заняты почти исключительно выходцами из самурайских кланов.