Чайна Мьевилль - Октябрь [litres]

Корниловские войска были отрезаны – но они не были одиноки.

Там, где кончался их путь, их встречало множество делегаций. Они приходили из Комитета народной борьбы с контрреволюцией, из районных советов, с заводов, из гарнизонов, из Центрофлота, из Флотского комитета и от 2-го Балтийского флотского экипажа. Прибывали также и местные жители. Все по кустам и среди деревьев бежали к пыхтящему поезду. Целью была агитация. Они пришли, чтобы просить Дикую дивизию отвергнуть попытки использовать ее в качестве орудия контрреволюции.

На счастье революционеров, когда случился кризис, в Петрограде находился Исполнительный комитет Союза мусульманских Советов. Навстречу поезду он отправил собственную делегацию, одним из членов которой был внук имама Шамиля. Для народов Кавказа, к которым относились и служащие Дикой дивизии, Шамиль был легендарным героем освободительной борьбы XIX века. Теперь наследник этой прославленной крови умолял их принять сторону революции, которую они были посланы похоронить.

На самом деле солдаты Дикой дивизии не знали целей своей переброски. Изначально они не были расположены поддерживать Корнилова, и чем больше слушали агитаторов, тем меньше становилась их готовность. Когда наступала темнота и опускалась ночь, они слушали, спорили и обдумывали то, что им говорили. Их поезд и его окрестности превратились в дискуссионный зал, где разворачивалось множество срочных споров. Офицеры потеряли надежду.

В Петрограде Комитет народной борьбы, предупрежденный о том, что офицеры определенных частей помогали Корнилову нарочитой медлительностью, вялостью исполнения приказов и неадекватными решениями, послал комиссаров для наблюдения за мобилизацией. В городе бурлила Красная гвардия. Три тысячи вооруженных матросов прибыли из Кронштадта с предложением помощи. Центральный совет фабрично-заводских комитетов координировал приготовления. Союз металлистов – на тот момент самый мощный профсоюз в России – предоставил в распоряжение Комитета народной борьбы свои деньги и организационные умения.

По приказу Керенского Савинков и Филоненко пытались следить за большевиками по меньшей мере столь же усердно, сколь и предупреждать нападение Корнилова. Мнение о том, что эти двое отвечали за оборону Петрограда, является очевидной ложью. В лучшем случае они были наблюдателями за работой Советов и рядовых активистов.

Большевики были незаменимы для обороны. Настолько, что когда несколько членов их партии сбежали из-под стражи в штабе милиции Второго района, Комитет народной борьбы в чрезвычайном порядке постановил «с целью участия в общей борьбе» оставить их на свободе.

Прямо говоря, линия партии заключалась в том, чтобы снизу вверх продавить как можно более массовую мобилизацию против Корнилова без поддержки Временного правительства. Журналист Чемберлен пишет, что они защищали правительство не всерьез.

В атмосфере самоорганизации и массовых митингов вернулось знакомое требование. «Ввиду усиления буржуазного контрреволюционного движения, – постановляла группа рабочих трубочной фабрики, – вся власть должна быть передана Советам рабочих, солдатских и крестьянских депутатов». 29 августа тысячи рабочих Путиловских заводов потребовали правления «представителей революционных классов». Рабочие Новоадмиралтейской судоверфи требовали, чтобы власть была «передана в руки рабочих, солдат и беднейшего крестьянства и отвечала перед советами рабочих, солдатских и крестьянских депутатов».

Лозунг «Вся власть Советам!» определенно вернулся.

«Беспорядков не ожидается, – телеграфировал Крымову отчаянно пытавшийся сдержать его Керенский. – В ваших корпусах нет нужды».

Как будто в этот момент Керенский еще контролировал Крымова. Но и Крымов уже не контролировал свои войска. Уссурийская казачья кавалерийская дивизия, все еще застрявшая в Ямбурге (сегодня известном как Кингисепп), была окружена толпами членов Нарвского и Ямбургского Советов, военных отрядов, массовых организаций и местных заводов, не считая делегации под руководством Церетели. Зачитывания прокламации Керенского было достаточно для того, чтобы покончить с решимостью казаков.

Сам Крымов с 1-й Донской казачьей дивизией был блокирован, окружен, осажден бойцами 20-тысячного гарнизона в Луге. Уличные агитаторы беспрестанно окружали поезд, выкрикивая призывы в окна к смущению казаков и к ярости Крымова. Корнилов приказал ему маршем преодолеть последние мили до Петрограда, но гарнизон Луги не допустил бы этого – и к тому моменту казаки уже не возразили бы ему. Разъяренный Крымов мог лишь смотреть, как его люди отлучаются на различные митинги, а их готовность сражаться тает на глазах.

Поздно 29 августа в Петрограде телеграмма Дюсиметьера и Финисова достигла их подельника Сидорина. Бросающее в озноб побуждение: «Действуйте немедленно по инструкции». Они просили спасительного восстания.

Но было слишком поздно, как пришлось признать даже их правым сторонникам. Генерал Алексеев, понимая безнадежность попытки переворота, пригрозил самоубийством в случае реализации плана провокации.

К 30 августа мятеж Корнилова потерпел поражение.

«Без единого выстрела мы победили», – писал Керенский десять лет спустя. «Мы» здесь поразительно необъективно.

Все новости из России Ленин получал с задержкой. К нему опоздали вести об угрозе, опоздали и известия о ее предотвращении. 30 августа, когда ЦК встретился в Петрограде, а город с облегчением выдохнул, он в спешке написал в ЦК.

Письмо Ленина не было прямым извинением за утверждения о том, что контрреволюция была «продуманной уловкой меньшевиков и эсеров». Но оно, возможно, имплицитно все-таки содержало нечто подобное в выражении чистого удивления: «Неожиданный… и прямо-таки невероятно крутой поворот событий». Конечно, любая такая перемена обязана повлечь за собой другие. «Как всякий крутой поворот, – писал он, – он [переворот и сопутствующие обстоятельства] требует пересмотра и изменения тактики».

Ранее в том же году в Цюрихе, пытаясь обратить румынского поэта Валериу Марку в революционное пораженчество, Ленин сказал ему фразу, ставшую впоследствии знаменитой. «Степень своего радикализма, – сказал он, – следует сопоставлять с самой реальностью». А что за радикализм без сюрпризов?

Радикальная действительность теперь ошеломила его.

Иногда строятся предположения о том, что во время Корниловского кризиса большевики под руководством Ленина вступили в энергичное, эффективное, хотя и обособленное сотрудничество с правительством. Это не так: ко времени, когда начали прибывать ленинские инструкции, партия уже на протяжении нескольких дней состояла в Комитете народной борьбы, а мятеж в целом был провален. Обозначение Лениным курса, напротив, стало прекрасным примером легитимации post factum.