Александр Багаев - Презумпция лжи

Можно написать книгу о Моэме-прозаике и восторгаться в ней его непревзойдённым искусством короткого рассказа. А можно — тоже целую книгу посвятить сопоставительному анализу реальной разведческой деятельности британского агента Сомерсета Моэма и операций, изложенных в его же почти документальной и биографической повести Ashenden . The British Agent (ведь недаром же эта книга какое-то время числилась в списках обязательного чтения в разведшколах ряда стран).

Единственное в этих и во всех остальных им подобных случаях справедливое читательское требование к авторам — чтобы сохраняли и не нарушали гармонии между заявленным сюжетом и отобранными для повествования фактами.

Вот с таким подходом, на мой взгляд, можно — и нужно — судить, удалось ли Нине Берберовой гармонично рассказать о Муре в рамках выбранного ею сюжета — или нет.

ПОЭТОМУ сразу первый вопрос: какой сюжет Нина Берберова выбрала для своего рассказа? Пояснение на титульном листе у неё такое:

Рассказ о жизни М.И. Закревской-Бенкендорф-Будберг, о ней самой и ее друзьях.

Значит, безусловно, это будет биография («рассказ о жизни») Муры. Про которую тут же следом Берберова уточнила (в «Предисловии»):

— Кто она? — спрашивали меня друзья, узнав про книгу о Марии Игнатьевне Закревской-Бснксндорф-Будберг. — Мата Хари? Лу Саломе?

Да, и от той и от другой было в ней что-то: от знаменитой авантюристки, шпионки и киногероини… Но я не оцениваю, не сужу Муру, не навязываю читателю свое мнение о ней… Я стараюсь сказать о ней все то, что мне известно.

То есть в качестве сюжета своей книги Нина Берберова заявила объективную и непредвзятую историю жизни в некотором роде авантюристки и шпионки, в чём-то схожей со знаменитыми, знаковыми Матой Хари и Лу Саломе.

Искренняя и серьёзная авторская интонация не оставляет сомнений, что при написании такой книги, да при таких серьёзных обвинениях («…было в ней что-то: от знаменитой авантюристки, шпионки…»), требующих в современном цивилизованном мире не менее серьёзных доказательств, её автор понимала, [97] На момент выхода «Железной женщины» в свет — в 1980 г — Н.Н. Берберова прожила в США уже ровно тридцать лет. Поэтому трудно предположить, что она могла быть ещё не до конца знакома с базовыми нормами цивилизованного правового государства. что должна была — даже обязана — не только откапывать в собственной памяти, но и везде, где только возможно, искать, находить, выспрашивать, выпытывать, слушать и записывать, чтобы потом рассказать в своей книге, всё, что так или иначе могло подтвердить или опровергнуть Мурину печальную славу «знаменитой авантюристки, шпионки». По этой же очевидной причине читатель вправе рассчитывать, что все и любые деятели и персонажи, кто так или иначе могли пролить хоть какой-то свет на эти тайные страницы Муриной биографии, в каких бы городах и странах они ни обретались, должны были познать на себе в полной мере напор и силу неутомимой и настырной дотошности, с какой должна была — если действительно честь по чести — идти по Муриному следу Нина Берберова.

А У НЕЁ по её же собственному признанию дело обстояло так. Она сама близко знала и наблюдала Муру только год с небольшим: ещё совсем молодой девчонкой пожила в качестве приживалки под одной крышей с ней у А.М. Горького в Сорренто. Уже в 1925 г. вместе со своим тогдашним мужем Владиславом Ходасевичем Берберова уехала в Париж, и с тех пор их пути разошлись. [98] Нина Берберова была в Париже, когда Керенский там же вёл какие-то переговоры с нацистским руководством; затем по собственному желанию осталась в оккупированной немцами Франции. Мура, наоборот, с первого до последнего военного дня верой и правдой служила делу союзников (Объединённых наций). У неё с Мурой случилось лишь несколько нечаянных, мимолётных встреч. Поэтому рассказ обо всех предыдущих и об остальных пятидесяти годах Муриной жизни построен в «Железной женщине» уже целиком на чужих знаниях и воспоминаниях — вопреки заявленному в Предисловии искреннему и серьёзному «всё то, что мне известно». Но даже и об этих чужих знаниях Берберова всё по-прежнему в Предисловии высказалась обезоруживающе наивно (если, конечно, верить, что серьёзный биограф — это, кроме хорошего литератора, всегда, в одном лице добросовестный историк, честный сыскарь и бесцеремонный репортёр):

Кругом не осталось людей, знавших её до 1940 года, или даже до 1950-го. Последние 10 лет (с середины 1960-х до середины 1970-х гг. —А.Б.) я ждала — не будет ли что-нибудь сказано о ней. Но люди, ее современники, знавшие ее до второй войны, постепенно исчезали один за другим. Оставались те, которые знали о ней только то, что она сама о себе им говорила… Свидетелей (Муриной жизни в 1930 -1940-е годы — А.Б.), видимо, не осталось. Кое-где в Англии ее имя несколько раз упоминалось в мемуарах, дневниках и переписке, а также в ее некрологе в лондонской «Таймс». (Но) все, что писалось, писалось с ее слов.

Признаюсь: при оценке этого заявления мне потребовалось немалое усилие над собой, чтобы ограничиться одним нейтральным определением «обезоруживающе наивно». И вот почему.

На дворе — самая середина 1970-х гг., то есть по словам Берберовой как раз конец десятилетия её ожиданий и исчезновения «современников, знавших (Муру) до второй войны». В Лондоне отпевают перевезённую из Италии усопшую баронессу Будберг (далее цитирую текст Ларисы Васильевой):

У самого гроба на стуле, специально для нее поставленном, сидела девяностолетняя [99] В ноябре 1974 г. С.Н. Андрониковой (Гальперн) было 86 лет. Саломея Николаевна Андроникова, близкая подруга покойной. Ее «дарьяльские глаза», так их когда-то называла Анна Ахматова, были сухи, а кисть руки, и в ветхости красивая, спокойно лежала на крышке гроба.

Саломея Андроникова, близкая подруга покойной… Ещё восемь (восемь!) бесценных лет после того печального дня с ней можно было списаться, или даже встретиться (она умерла в 1982 г.), и послушать её рассказ… Было бы желание.

Не знаю, с чего княгиня Саломе — неземная красавица, Муза Серебряного века, любимица Анны Ахматовой и Осипа Мандельштама, благодетельница Марины Цветаевой — начала бы свой рассказ о Муре. Поэтому напишу за неё по-своему.

_______________________

Ведь вот в лондонском свете все про Мурину дружбу с якобы советскими агентами Бёрджессом и Блантом знали. А Нина Берберова — не знала? И о её давней дружбе с Даффом Купером тоже не знала? Ведь не обмолвилась о всех этих знатных деятелях в своей книге ни словом. А если всё-таки знала — почему утаила?

Или, скажем, написала недавно молодая англичанка Миранда Картер очень добротную биографию Энтони Бланта. Среди прочего упомянула в ней о знакомстве с Мурой ближайшего соратника А.Ф. Керенского Александра Яковлевича Гальперна [100] А. Я. Гальперн — муж Саломе Андрониковой. (правда, всего лишь в сноске, поскольку к судьбе Бланта это прямого отношения не имело):