Александр Багаев - Презумпция лжи

Георгий Соломон рассказал вот такой эпизод. Приехали к нему в Ревель Красин и Ашберг. С предложением. Ашберг Соломону объяснил, что у него есть банк «Экономиакциебулагет», которым он владел на паях с его другом Брантингом. [119] Этот банк он, Ашберг, предлагал РСФСР «взять на себя», но таким образом, чтобы банк «номинально остался шведским частным акционерным предприятием». Aшберг, обращаясь к Соломону, выразился так:

…РСФСР вносит в дело, скажем, пять миллионов золотых рублей, не от своего имени, а якобы вы, как частное лицо, их вносите… Таким образом, имея в этом деле, примерно, около семидесяти пяти процентов акций, вы становитесь единственным директором, распорядителем банка…

Дальше Соломон, Красин и работавший тогда с Соломоном в Ревеле Литвинов, обсудили это предложение и придумали «проект», который был «утвержден в дальнейшем в сферах» (это всё выражения Соломона). Суть проекта состояла в том, что с согласия советского правительства Соломон брался за практическое осуществление дела следующим образом (курсив в цитате мой):

Советское правительство ассигнует (вернее, доверяет) мне лично пять миллионов золотых рублей. Для того, чтобы в глазах всего мира моё участие не вызывало подозрений , я с ведома советского правительства симулирую, что разойдясь с ним в корень и отряхнув прах от моих ног, я бежал от него в Швецию, где и устроился со своими (неизвестно, каким способом нажитыми) пятью миллионами в «Экономиакциобулагет» [120]… Иными словами, я должен был навсегда погубить мою репутацию честного человека …

Помимо курсивом выделенной прямой аналогии с Муриной судьбой, меня в приведённой цитате больше всего привлекло вот что. Как выразился Соломон, они (Красин, Литвинов и он сам) собирались с ведома советского правительства» вводить мир в заблуждение. Вследствие чего у него в повествовании сразу чётко наметился очередной коварный советский происк. А ведь должен-то был Соломон по совести написать:

« По предложению шведского банкира и выступающего в качестве его делового партнёра шведского политика , ныне действующего премьер-министра их страны , чтобы в глазах всего мира моё участие не вызывало подозрений, я симулирую …» (с ведома советского правительства).

Написал бы Соломон тогда сам, сразу, добросовестно такой текст — и уже восемьдесят лег был бы у нас перед глазами правильный трафарет. И мы бы по нему ещё на студенческой скамье изучали бы всегда тщательно спрятанный от посторонних глаз настоящий, меркантильный механизм всяческих большевистских «проектов» (вовсе не обязательно в банковском секторе). «Проектов», для исполнения которых Красину и людям его круга вроде графа де Сен-Совера позарез требовалось участие не нытиков и слюнтяев, к коим, похоже, относился Соломон, а таких же железных людей, какими были они сами, и какими в силу обстоятельств становились такие, как Мура.

А так мы до сих пор ничего наверняка не знаем.

В ПРОЦЕССЕ моих поисков и чтения о людях и событиях в Муриной жизни наступил момент, когда у меня в голове твёрдо сложился приговор Нине Берберовой (не отрекаюсь от него и сегодня): всё, что она написала, это не честная биография, а сплошное «А и Б».

На моём «внутреннем» жаргоне это выражение означает следующее.

Про буквы «А», «И», «Б», которые сидели на трубе, задавать задачку в виде загадки корректно можно только устно. Ведь если попытаться воссоздать её интонации в письменном виде и написать: «А и Б сидели на трубе, А упало, Б пропало — кто остался на трубе?» — получится именно нечестно и некорректно. Если все три названные буквы могут равноправно, одинаково совершать действия (сидеть на трубе, падать или не падать с неё), то надо согласиться, что они потому однородны. А тогда писать их все три в ряд по правилам русского языка позволительно только тоже однородно и через запятую, как это и сделано в названии данной главки. Но тогда всё становится наглядно и очевидно, и никакой загадки не получается (из-за чего я и говорю, что жить она может только в устном виде).

Так что любой писатель, создающий свой текст по принципу «А и Б» когда по правилам и по чести надо писагь «А, И, Б», либо несведущ в вопросах, о которых взялся рассуждать, либо нечестно загадывает загадку. Чем Нина Берберова с моей точки зрения и грешит, и вьплядит это у неё в «Железной женщине» следующим образом.

РИСУЕТ она, скажем, эдакий групповой портрет и рассказывает, как во второй половине 1930-х гг. Мура подрабатывала ассистентом и консультантом на постановках фильмов с русской спецификой у самого в ту пору знаменитого английского кинорежиссёра и продюсера Александра Корды. [121]Попала Мура к нему, естественно, благодаря рекомендациям её верных кавалеров Герберта Уэллса и Брюса Локкарта (Корда в середине 1930-х гг. снял несколько фильмов по романам Уэллса). Мимоходом Берберова оговорилась, что, начиная с 1936 г., Мура даже «была на жалованье в компании Корды» (название компании Берберова не указала).

А в 1939 г., сообщила она, уже сам Брюс Локкарт по просьбе «главы британской разведки» ( sic ) Рекса Липера перешёл на работу в Форин Оффис и «в качестве начальника отдела координации пропаганды… постарался приложить все усилия, чтобы заинтересовать Александра Корду производством пропагандистских антинацистских фильмов, в которых так нуждалась Англия». Всё это было для Брюса Локкарта вполне естественно, потому что, как пишет Берберова, «кино и людей вокруг кино он давно любил» и теперь с Кордой занимался «в полном согласии все то время, которое мог урвать от своей регулярной работы».

Роль, которую в это уже не мирное время в деле кинопропаганды играла Мура, Берберова объяснила так:

После 1941 года, когда Советский Союз был вовлечен в войну, им особенно был необходим знаток и советник по вопросам как старой, так и новой России. Она была, по мнению Локкарта (и Уэллса), идеальным для них экспертом.

Если судить по заключительным штрихам, которыми Берберова оттенила этот очередной групповой портрет из Муриной жизни, именно такой помощницей Александра Корды Мура и была:

Корда в своей области был человек исключительный… Он был богом Англии и грозой Голливуда, и все, что было в Лондоне заметного в мире политики, финансов, модных салонов, людей избранных и исключительных, знаменитых и значительных, все было к его услугам: Бивербрук с его прессой и Эдуард VIII… Лоренс Оливье… и Сомерсет Моэм, и Уэллс, и Ноэл Коуард, и… — среди них всех Мура Будберг, которую, когда Корда умер в 1956 году, представляли в свете как «старого друга, помощницу и бессменную сотрудницу» великого режиссера.