И. Осипова - «В тени Лубянки…»

Через несколько часов после официальной ноты протеста со стороны США МИД внезапно объявил о неожиданном «аресте» пятерых «грабителей», которые долгое время специализировались на ограблении церквей. Сразу же после этого меня пригласили на беседу к руководителю Уголовного розыска СССР, офис этой большой шишки помещался на Петровке, где меня приняли с хорошо разыгранной сценой смущения и вежливости. Выйдя из автомобиля, я увидел встречающего меня офицера высокого звания, который сопроводил меня во внутренний двор и дальше по коридорам. Как только мы проходили, отпертые для нас двери тотчас же запирались с громким звяканьем ключей. Вооруженная охрана щелкала каблуками, отдавала приветствие и застывала по стойке смирно. Эти парни хорошо выучили свой урок, но это не произвело на меня никакого впечатления. В конце концов мой сопровождающий проводил меня на второй этаж в кабинет главного начальника, где меня ожидало еще одно шоу.

На его письменном столе находилась специально для меня приготовленная толстая тетрадь с отрывными листами, содержащая их описание пятого ограбления. Очевидно, что тетрадь была подготовлена сразу после протеста США, каждая страница посвящалась «украденному предмету» с подробными описаниями и рисунками, основанными на моих показаниях в милиции. Тетрадь была поистине произведением «искусства»: кроме множества фотографий, сделанных следователями в церкви, в ней содержались рисунки, сделанные пером и чернилами. Кто-нибудь, увидев эти собранные материалы, но не зная о предшествующих событиях, высоко оценил бы советское уголовное расследование. Но я слишком хорошо знал результаты безуспешного «следствия», проведенного при четырех случаях «краж». Настоящие воры просто не смогли бы делать свое дело в какой бы то ни было части района Лубянки без ведома секретной полиции.

Начальник обсуждал со мной описание «украденных» предметов, показательно перелистывая страницы, явно желая произвести на меня впечатление. С честным выражением лица он сообщил, что в подвале было задержано пять воров, чтобы еще больше поразить меня, он приказал привести одного из этих предполагаемых обвиняемых. Человека в сопровождении конвоя привели наверх, чтобы я посмотрел на него. Я, конечно, помнил, что «грабителей» поймали только после вручения Вышинскому ноты протеста США, очевидно, они пытались смягчить меня. Я говорил об оскорблении, нанесенном всем: и русским, и иностранцам. Чтобы умилостивить меня, начальник представил драгоценную дароносицу, «украденную» одиннадцать месяцев тому назад, но без выгравированной надписи Agnus Dei. В то время ищейкам НКВД не удалось найти ни малейшего следа таинственного «ограбления», но у Вышинского дипломатический нюх был намного тоньше, чем у целой своры ищеек НКВД. Менее чем за пять часов нашли пять «грабителей». Это был рекорд!

Во время этой беседы начальник упрекнул меня в том, что в церкви не было ночного сторожа. Мне советовали нанять сторожа после каждой из четырех предыдущих «краж», однако я хорошо знал, что этот сторож был бы покалечен, а может быть, и хладнокровно убит. У меня не было ни малейшего сомнения в этом после того, как я наблюдал, как действовал НКВД в других ситуациях. Строго глядя из-за письменного стола, он обрушил на меня град упреков: «Ведь мы предупреждали вас, чтобы вы наняли ночного сторожа, почему вы не сделали этого. Разве вы не видите, что ваша халатность спровоцировала повторные ограбления?»

Я ответил, глядя прямо ему в глаза: «Господин офицер, это было бы оскорблением известной эффективности работы комиссариата государственной безопасности, находящегося прямо через улицу от церкви». Большая шишка закашлялся, прочистил горло и пробормотал что-то по поводу того, что я прав. Но спектакль все еще продолжался, передо мной появилась груда помятых и частично расплавленных священных сосудов, лежащих на куске парчи из церкви Святого Людовика. Начальник сообщил, что все это нашли на квартире задержанных «грабителей», там же было несколько наскоро составленных фрагментов, в которых я узнал церковное блюдо, которое нам официально собирались вернуть. В расписке о получении я написал, что была возвращена только часть блюда, а не целое.

На следующий день после этой фарисейской демонстрации посол США, даже не посоветовавшись со мной, выпустил заявление для иностранных корреспондентов, признавая «полное удовлетворение» действиями Советов! А в США достопочтенный Уильям Буллит, узнав о пятом «ограблении», добровольно объявил о сборе частных пожертвований, чтобы помочь мне приобрести церковные предметы первой необходимости. К сожалению, заявление посла положило конец этой кампании, но все-таки Буллит прислал мне чек на 266,50 доллара, который в американском посольстве мне отказались обналичить, опасаясь якобы возможной спекуляции, и чек Буллита мне любезно обналичили в миссии Греции. Тем временем удалось достать в Хельсинки красивый спортивный кубок, для которого я заказал серебряную крышку с распятием, чтобы использовать его как киворий [157] Сосуд для хранения гостий, облаток, используемых для причащения. — Прим. сост. .

Следует напомнить, что в то время Советы наслаждались политическим медовым месяцем с нацистами, который начался в 1939 году. После заключения пакта Молотова — Риббентропа Кремль стремился избавиться от дипломатов, чьи страны оказались захваченными гитлеровскими армиями: среди прочих Молотов известил греков, бельгийцев и норвежцев, что их присутствие стало нежелательным. В результате их посольства вернули обратно в СССР только после того, как Вторая мировая война стала для Кремля «Отечественной» войной. Вскоре после предъявления ноты протеста со стороны США комиссар по информационным делам Семен Лозовский был на приеме в американском посольстве. Прогуливаясь среди гостей, он нашептывал им на ухо, что инцидент в церкви Святого Людовика уже исчерпан. Это была полнейшая ложь.

Посольства каждой христианской страны и все миссии послали в МИД свои протесты, а французы сделали это намного позже. Тогдашний посол Великобритании, сэр Стаффорд Крипс, послал Вышинскому письмо, шедевр эпистолярного искусства: в нем он выразил удивление, что пять последовательных «краж» в одной-единственной церкви произошли в таком хорошо управляемом городе, как Москва. Посол понимает, что можно не суметь предотвратить одну «кражу», но пять повторяющихся «ограблений» в одной и той же церкви — это выше его понимания. Позднее меня пригласил к себе тот дипломат, которого я разбудил в день пятой «кражи», по поводу написания официальной французской ноты протеста в МИД. Все шло хорошо до тех пор, пока я не сказал, что вместо слова «поругание» должно быть применено слово «святотатство», что на самом деле и произошло. На это он возразил: «Такие выражения неуместны в ноте дипломатического характера. Это слишком сильно сказано».