Степан Злобин - Салават Юлаев

Спустившийся к Салавату Хамит в первый миг тоже не мог удержаться от смеха при взгляде на толстяка, но тотчас же оба они оборвали веселье и шутки, оценив тяжелое положение друга.

Товарищи, обмотавшись веревками крепче, чтобы самим не сорваться с камня, осторожно, с большим трудом, обливаясь потом, втащили друга на вершину скалы. Он был не на шутку изранен, и оба товарища сразу забыли о всяких насмешках, поняв, что ему пришлось вынести тут, наверху, нешуточный бой.

- Смеетесь, как дураки, над бедой человека, - ворчал Кинзя. - А тут на меня налетела их целая стая, чуть насмерть не заклевали, да крыльями сбили с камня... Ладно еще, что штанами за сук зацепился... А вы смеетесь!..

- Ну, будет, не злись, - уговаривая друга Хамит. - Будешь злиться обратно на сук за штаны повесим. Откуда ты стаю тут взял? Ведь была-то одна орлица.

- Зря болтаешь, Хамит! - оборвал Салават младшего друга. - Кабы Кинзя ее не удержал наверху, напали бы на нас сразу двое. Нам плохо тогда пришлось бы!

- Да, справиться было бы трудно! - признал и Хамит.

Кинзя, повеселев, улыбнулся и тут же простил друзьям их шутки.

Спускаясь с кручи утеса, ребята рассказывали друг другу подробности приключения, как будто каждый из них не был его участником. Слушая их, можно было подумать, что они возвращаются не с охоты, а с поля кровавой битвы с многоглавыми великанами-чудовищами, которых могли одолеть только могучие богатыри, избавляя народ от коварных врагов...

У подножия утеса, внизу, они изловили своих лошадей, подобрали убитую орлицу и невдалеке от нее - живого и невредимого птенца, который, еще не умея взлететь, скачками спасался от них сквозь кусты и, когда его все же поймали, кричал, щелкал клювом и дрался когтями.

Спускаясь ниже, на тропе они наткнулись на забытого всеми барашка, пронзенного стрелою Кинзи.

- Вот и твоя птица! - весело воскликнул Салават. - Она сейчас всех нужнее: можно ее испечь!

- Чего же не испечь! - согласился Кинзя. - На то бог послал человеку барана!

- Летучего барана! - подхватил Салават. - Никто никогда еще до Кинзи не стрелял баранов, летающих в небе!

Друзья расположились на открытой горной поляне, с которой виднелось родное кочевье, а если получше всмотреться, то зорким привычным глазом можно было узнать и старшину Юлая, Салаватова отца, который перед утренней молитвой совершал омовение{61}, и муллу, стоявшего у своего коша и говорившего с пастухом, и скакавшего вдоль реки писаря Бухаира, и женщин, доивших кобыл невдалеке от своих кошей, и ребятишек, игравших с собаками на берегу речки.

Кинзя таскал сучья в костер, Хамит потрошил барашка, а Салават копал яму. Злополучного "летучего барана" уложили на дно ямы, слегка присыпали сверху землей и на этом месте зажгли костер.

Плененные орлята не желали клевать брошенные им ягнячьи кишки. Ягнячьим жиром мальчики намазали свои обмытые в горном роднике раны: Хамит и Кинзя быстро уснули, усталые, разморенные зноем. Дым распугал больно кусающих оводов и докучную мошкару. Жаркое пламя костра теряло свой блеск в полуденных солнечных лучах и казалось прозрачным. Раскаленный над костром воздух струился вверх, как волны чистейшей воды, а видимые за ним леса и горы дрожали и колебались, как отражение в озере.

У Салавата болела разодранная шея. Раны мешали уснуть, и Салават подремывал, думая о своем приключении.

Ему представилось, как они возвращаются, как встречает их аул и каждый несет подарок за избавление от хищников; кто - яйца, кто - лепешки, кто гуся, или утку, а богатые - по ягненку. Вот так пир, вот так богатство!..

Салават следил за орлятами. Они сидели нахохленные и злые. Костер их удивлял и пугал, путы на ногах не давали прыгать. Один из птенцов непрестанно клевал кушак Хамита, связывающий его ноги. Иногда он подымал голову и со смешной надменностью оглядывал все вокруг. Вся злость орлиной породы виднелась в его взоре, когда он взглядывал на Салавата. Его отец и мать, убитые, лежали тут же, невдалеке от костра. Коричневое мощное крыло отца было широко откинуто. Салавату не раскинуть так широко рук.

- Батыр кыш! Смелая птица! - произнес Салават, с восхищением глядя на крыло. - Кочле кыш! Сильная птица...

Салават подбросил сучьев в костер, прилег на прежнее место. И, как это часто случалось, в голове Салавата родились и полились из груди слова новой песни:

Над скалами ветер веет,{62}

Никто на них влезть не смеет,

Там гнездятся только хищные орлы,

Там детей выводят грозные орлы.

Песня понравилась Салавату, и он громче и вдохновеннее, с каждым словом смелее, ее продолжал:

У нас отваги немало

Трое взобрались на скалы,

Там на нас напали грозные орлы,

В битве с нами пали грозные орлы.

Двоих насмерть мы убили,

Двоих живыми пленили...

Эй, встречайте нас в ауле веселей,

Эй, тащите нам барашков пожирней!..

- Баран готов? Эй, певец! - крикнул Хамит. - Готов, что ли, баран? Нас песнями не накормишь!

- Проспали! Я съел и косточки проглотил!

- Я тоже сожрал бы с костями и с шерстью, - засмеялся Хамит.

- Еще бы, глядите - уж полдень! - указал на солнце Кинзя.

Салават раскидал костер. Земля под ним была черная, и от нее подымался душистый пар.

- Сейчас мы будем есть батырского барана, - важно сказал Салават.

- Почему батырского? - в один голос спросили Хамит и Кинзя.

- Когда настоящие батыры идут в поход, они не берут с собой котла, чтобы варить салму, пекут барана вот так - в яме. Этому научил людей Аксак-Темир{63}. Он был большой батыр, который провел жизнь в походах, пояснил Салават.

Он вынул кинжал и скинул тонкий пласт золы и земли, прикрывавший барашка. Вкусный, дразнящий пар вырвался из ямы клубами.

"Летучий баран" оказался им очень кстати. Косточки его смачно похрустывали на зубах у охотников. Однако, расправившись с целым ягненком, мальчики до того почувствовали тяжесть в животах, что тотчас же опять все уснули.

Когда после крепкого безмятежного сна они снова проснулись, занималась уже вечерняя заря. С пением кружились жуки. Орлята спали, прижавшись друг к дружке.

- После батырского барана я выспался, как батыр! - сказал Хамит.

- Эх, если бы от него и вправду стать батыром! - мечтательно протянул Кинзя. - Настоящим батыром, про которого поют песни.

- Да я и сейчас сложил про тебя песню! - сказал Салават.

Чувствуя за словами друга какой-то подвох и насмешку, Кинзя промолчал, но Хамит настойчиво попросил:

- Спой, Салават! Какую ты песню сложил про Кинзю?

Салават не сложил еще никакой песни, однако настоящий певец не должен отмалчиваться, если у него просят песню. В прошлом году на праздник к шайтан-кудейцам приходил из Китайского юрта певец Керим. Он сказал Салавату, что у настоящего певца песни хранятся в сердце, как стрелы в колчане, чтобы в любой миг можно было достать нужную.