Степан Злобин - Салават Юлаев

Мастеровые с криками, подняв ружья, болты, топоры, молоты, ринулись за предводителем. Салават не успел отдать команды, как был окружен.

"Вот тебе и заводской народ!" - подумал Салават, вспомнив завет Хлопуши.

- Ге-э-эй! - пронзительно крикнул он.

Это было условным знаком. С соседних гор отовсюду ринулись башкиры.

Заводчане увидали, что им не справиться с нападающими, и повернули назад. Передовой отряд Салавата успел оправиться, бросился вслед отступающим, но те заперлись в заводском дворе. Салават с отрядом подъехал к воротам.

- Отворяй! - крикнул он. - Государь указал!

- А ты кто же государю - сват, что ли, будешь? - ответил голос из-за забора.

- Я - полковник Салават Юлай-углы, Шайтан-Кудейского юрта.

- Ну, так и иди к шайтану, коли ты из шайтанского рода! - крикнули из-за забора, и залп заключил эти слова.

Салават отъехал от ворот, приблизился к башкирам.

- Веди, Салават, возьмем силой! - кричали воины.

Но Салават не повел их в бой, он вызвал десяток добровольцев и послал их в лес, держа заводские ворота и двор в осаде.

Салават, дожидаясь возвращения десятка, посланного в лес, сел на крыльцо избы, а коня пустил по двору. Вдруг из избы до него донесся детский плач. Салават вошел в дом. В люльке, подвешенной к потолку, плакал проснувшийся ребенок. Салавата кольнула мысль о неродившемся Рамазане. Он стоял задумавшись. Амина с ребенком на руках, как живая, встала перед его глазами и показалась снова близкой и милой. С улицы грохнул выстрел. Ребенок, удивленно глядевший на Салавата, снова заплакал. Салават поглядел на его сморщенное гримасой личико и засмеялся.

- Рамазан! Рамазанкай! - позвал он и щелкнул пальцами. - Кишкерма, сказал Салават. - Иди сюда, и он поднял ребенка на руки.

Ребенок снова заплакал. Тогда в избе заскрипели доски подпола, поднялось творило, и показалась девичья голова.

- Ой, мама, - крикнула девушка, - аллаяр схватил Петьку!

Творило шумно захлопнулось. Ребенок закричал еще пуще. Салават, неловко держа его на руках, вынул из кармана монету и совал ему в руку, но мальчишка не успокаивался. С улицы донесся крик и топот лошадей. Салават положил ребенка и вышел, но уже на крыльце он услыхал отчаянный плач.

"Побоится ведь вылезти девка", - подумал он, возвратился, взял на руки изо всех сил ревущего Петьку, поднял творило и обеими руками опустил ребенка в подпол.

- Держи малайку, бесстыжая девка, ребенка забыла! Пуля ведь попадет.

Невидимые в темноте подпола руки приняли мальчика...

Приехавший отряд привез гигантскую сосну, самую большую из всех, что была в округе. Сучья с нее была счищены и толстый конец затесан.

- Теперь сюда. Все сюда! - крикнул Салават, и со всех крыш соскочили башкиры.

Страшное копье ухватили двадцать четыре всадника, по двенадцати с каждой стороны. Всадники сидели стремя к стремени, лошади касались друг друга боками. Сзади них выстроились остальные.

- Айда! - крикнул Салават, и, как сорвавшаяся лавина, ринулись всадники вперед.

Таран ударил в ворота. Залп грянул в ответ, несколько всадников свалилось с лошадей, но железные створки ворот уже разошлись. Крепкий дубовый запор разломился. Бочки, которыми завалили вход осажденные, раскатились по Двору. Упавшая сосна разбила ноги трем лошадям башкир, везших их; они шарахнулись в стороны, упали и бились по земле, громко, не по-лошадиному, крича от боли.

В распахнувшиеся ворота, соскочив с лошадей, с гамом ворвались башкиры. Не больше десятка выстрелов встретило их во дворе конторы, и все потонуло в схватке.

В какие-нибудь четверть часа все кончилось. Поп висел на воротах. Другой зачинщик сопротивления, плотинный мастер, лежал, исколотый пиками. Около двух десятков пленных были захвачены живыми.

Расправившись с заводом, Салават двинулся к заводскому селу. Толпа рабочих увидала его. Вооруженные отнятыми у заводчан ружьями, башкиры выехали вперед.

- Кто согласен службу царскую править, айда к нам! - крикнул Салават.

- Все согласны! - ответили из толпы.

- Когда согласны - отворяй ворота! - скомандовал Салават, и весь отряд въехал в распахнувшиеся ворота.

- Стой! - скомандовал Салават и на башкирском языке обратился к отряду. - Здешние жители - наши друзья. Никого не обижать. Домов не грабить. Кто будет грабить, того казню. Слушай все! - сказал он по-русски, повернувшись к толпе рабочих. - Государь Пётра Федорыч прислал вам письмо. Государь велел сказать: "Кто нашу руку держит - больше ничей человек, сам свой хозяин". Всем вам государь-царь вольных казаков чин давал. Гуляй как хошь. Свою веру держи, бороду запускай на самое брюхо. Землю пахать хочешь - землю пахай. Сакарить хочешь - сакари. На свободную землю в Кунгур гуляй, там казак будешь... Держи, кто старший? Читай письма.

Салават вытащил из-за пазухи сумку и из нее вынул манифест Пугачева.

Высокий старик рабочий подошел к нему, плюнул в обе ладони, отер их о штанину и принял манифест. Долго заскорузлыми пальцами развертывал он бумагу. Развернув манифест, он вдруг вспомнил, что при читке таких бумаг обнажают головы.

Он торопливо снял шапку. Не совсем охотно его примеру последовали прочие.

- "Самый могущественный и великий император, самодержавец всероссийский, царь казанский, - читал он, - всем верным рабам и слугам нашим жалуем вольную волю, всех злодеев народных - бояр и купцов - и всех, кто вас, моих рабов, обижает, предаем в ваши руки".

Нестройный ропот, гул одобрения и легкие выкрики остановили чтение.

- "Смертью их казните, рубите и вешайте, - продолжал старик твердо и громко, - выбирайте себе десятников и сотников, старшин и атаманов и судей из тех людей, кои вам любы, и пусть они по правде чинят управу..." По казачьим порядкам, значит, - вставил от себя чтец. - "Всех вас жалую вольным казачеством, жалую всех серебром, хлебом и солью, бородой и крестом и всякими угодьями, а кто противиться будет, тому смерть. А кто промежду моих слуг рознь и раздоры сеет, тому тоже смерть, головы их рубите и именье грабьте".

Еще не кончил чтец, как на колокольне загудел трезвон. В гвалте и шуме кончилось чтение манифеста. С криками пошла толпа к дому приказчика. Послышался дребезг оконных стекол и крики. Салават потребовал приказчика к себе. К нему привели маленького, бледного, трясущегося старикашку с большим животом. За ним несли окованный железом сундук с деньгами.

- Сколько денег? - спросил Салават.

- Восемь тысяч с половиной, да еще медью на тридцать три рубля, трясясь, отвечал старичок.

Салават посадил считать деньги двоих башкир. Когда деньги были пересчитаны, сундук запечатали заводской печатью, которую Салават взял себе.

Заводчане волновались и шумели на площади, выбирая атаманов и сотников. Женщины судачили, стоя кучками в стороне от схода, и, радуясь больше мужчин, говорили: "Мы теперь вольные казачки, не крепостные, не продажные".