Маршалл Ходжсон - История ислама. Исламская цивилизация от рождения до наших дней

G. D. Guest, R. Ettinghausen, ‘The Iconography of a Kashan Luster Plate’, Ars Orientalis , 4 (1961), 25–64, демонстрируют, что в выборе образов для керамической тарелки, внешне напоминающих сюжеты сказок мореходов, вероятно, присутствует суфийский подтекст. Я должен поблагодарить Олега Грабаря за то, что он привлек мое внимание к этой статье, и за помощь во многом другом; но за мои ошибки в фактах или оценках он ответственности не несет.

А. Эдвардс (A. C. Edwards) является традиционным авторитетом в области ковров; о его подходе можно прочитать в главе ‘Persian Carpets’ в Legacy of Persia , ed. A. J. Arberry (Oxford, 1953), 230–258.

Carl J. Lamm, ‘The Spirit of Muslim Art’, Bulletin of the Faculty of Arts of Cairo University , 3 (1935), 1–7 — один из первых авторов, кто считал арабески выражением монотеизма и стержнем исламского искусства.

Lawrence Binyon, ‘Art in Persia’, The Spirit of Man in Asian Art (Harvard University Press, 1932), 116–142, — проницательная трактовка миниатюрной живописи, где подчеркивается потенциал, заложенный в традиции тимуридской эпохи. (Этот труд выгодно отличается от следующей работы: E. Blochet, Musulman Painting Xll-XVIIIth Centuries , transl. by C. M. Binyon, 2 [London, 1929], — которая, по сути, является разглагольствованием, полным ошибок и пронизанным предубежденностью против ислама.)

Здесь для дальнейших подробностей я снова должен отослать читателя к ‘Islam and Image’, 245–247.

Самое подробное исследование миниатюры Тимуридов — Ivan V. Stchoukine, Les peintures des manuscrits timurides (Paris, 1954), со множеством иллюстраций. Он отслеживает исторические свидетельства о живописи и анализирует технику изображения различных предметов, а также разветвления школ; часто весьма проницателен. К сожалению, в труде мало говорится о возможных намерениях художника, а их творчество оценивается, главным образом, с позиции западного иллюзионизма.

Бюльбюль — на самом деле не соловей, а короткопалый дрозд, ареал которого больше соответствует географическому положению Ирана. Эта зоологическая путаница, упомянутая и М. Ходжсоном, возникла потому, что при переводе персидской поэзии на европейские языки авторам удобнее было называть бюльбюля традиционным термином, который в воображении европейского читателя вызовет ассоциацию с красиво поющей птицей — то есть «соловьем». Поэтому и в литературо-, и искусствоведении бюльбюль превратился в соловья. — Прим. перев.

Donald N. Wilber, Persian Gardens and Garden Pavilions (Rutland, Vt., 1962) — не слишком систематизированное и не слишком научное исследование, но здесь есть много интересных описаний садов, и это, по-видимому, лучший из доступных трудов на данную тему на английском языке.

О проблеме поиска единства в исламском искусстве см. Richard Ettinghausen, Interaction and Integration in Islamic Art’, Unity and Variety in Muslim Civilization , ed. G. E. von Grunebaum (University of Chicago Press, 1955), 107–31.

Дональд Уилбер (Donald N. Wilber) провел убедительный анализ иранской архитектуры второй половины Средних веков, аналогичный работе Крессвелла о других периодах. В рецензии на книгу Уилбера Architecture of Islamic Iran: The Il-Kkanid Period (Princeton University Press, 1955), названной ‘Scientific Description of Art’, Journal of Near Eastern Studies , 15 (1956), 93–102, Эрик Шредер продемонстрировал, что поверхность может быть главным предметом внимания этой архитектуры. (Однако я позволю себе усомниться в его попытке связать это с возможным представлением иранцев о том, что их — представляющих собой ум — вытесняли на периферию монголы — представляющие собой силу, — поэтому иранцы пренебрегали структурной мощью и прославляли бескрайнюю изысканную поверхность!) Статья Шредера важна и в более широком смысле: в ней глубоко и убедительно представлена мысль о важности изучения намерений живописца или архитектора как художника — какое впечатление он надеялся произвести, а не как он технически выполнял свою работу и какими инструментами пользовался. В этой более серьезной работе слишком мало внимания уделено исламским материалам.

James Fergusson, History of Indian and Eastern Architecture , vol. 2, (New York, 1899; первое издание 1876) — работа устарела и содержит ошибки, которые можно исправить, обратившись к более новым трудам; Percy Brown, Indian Architecture (Bombay, 1943 или 1952) — не менее достойный труд, чем остальные; но Фергюссон был пионером-философом, выполнявшим свою работу с энтузиазмом и глубиной, и ради одного только этого его стоит прочесть.

R. Н. С. Davis, The Mosques of Cairo (Cairo, 1947), не так надежно в техническом аспекте, как многие другие исследования архитектуры мамлюков, но обладает преимуществом живости. Труд романтичен и некритичен, а история в нем изложена плохо, и я думаю, он несправедлив к искусству Фатимидов. Но его главы о периоде мамлюков очень познавательны. Должен добавить, что здесь, как и везде, мне помогал Майрон Смит, эксперт в критике искусства и в фотографии.

Такие мечети также называются соборными. — Прим. перев.

Западные наблюдатели долго считали, что четыре айвана использовались для преподавания четырех официальных суннитских мазхабов. Эта ошибка скорее забавна, чем серьезна. Действительно, когда все сидели на полу, для проведения занятия было достаточно самых элементарных приготовлений, и выбор айвана, вероятно, определялся временем суток, в зависимости от того, куда падает тень.

Причины ассоциации исламской экспансии с аридной зоной хорошо изложены здесь: Xavier de Planhol, Le Monde islamique: essai de geographie religieuse (Paris, 1957); автор отмечает, что в психологическом отношении ислам не имеет ничего общего с засушливостью, но говорит, что его распространяли глвным образом степные кочевники и городские купцы; те и другие легче проникали в районы, где численность крестьян была относительно низкой и где доминировали торговые пути или пастбища, приводя и факторы второстепенной значимости. Но его анализ остается неудовлетворительным. В нем недооценено многообразие политических форм, которые приняли исламские общества, и преувеличены преходящие, эфемерные тенденции в исламской культуре. Подобным же образом он слишком сильный акцент делает на торговле между Индией и Западной Европой, не признавая, к примеру, того, что сам регион между Нилом и Амударьей очень часто являлся местом конечного назначения торговцев. Его упор на особое значение в исламе земли вполне разумен, но слишком утрирован. В некоторых пунктах он слишком далеко заходит в этом: истребление свиней (в пользу коз) не всегда имело последствия неблагоприятные для земледельцев и полезные скотоводам (которые все же иногда наблюдались); а его причитания над вырубленными виноградниками простительны только потому, что он француз. В любом случае, он слишком прямолинеен; вряд ли возможно сформулировать общее правило о том, какие именно люди принимали ислам.