Записка о древней и новой России

боярскую. Воскресим ли форму, когда и вещь, и форма давно

истребились?

Совет, говорят, будет уздою для министров. Император отдает

ему рассматривать важнейшие их представления; но, между тем, они 61

все будут править государством именем государя. Совет не

вступается в обыкновенное течение дел, вопрошаемый единственно в

случаях чрезвычайных, или в новых постановлениях, а сей

обыкновенный порядок государственной деятельности составляет

благо или зло нашего времени.

Спасительными уставами бывают единственно те, коих давно

желают лучшие умы в государстве, и которые, так сказать,

предчувствуются народом, будучи ближайшим целебным средством на

известное зло: учреждение министерств и Совета имело для всех

действие внезапности. По крайней мере, авторы долженствовали

изъяснять пользу своих новых образований: читаю и вижу одни сухие

формы. Мне чертят линии для глаз, оставляя мой ум в покое.

Говорят россиянам: «Было так, отныне будет иначе». Для чего? — не

сказывают. Петр Великий в важных переменах государственных давал

отчет народу: взгляните на Регламент духовный, где император

открывает вам всю душу свою, все побуждения, причины и цель сего

Устава. Вообще новые законодатели России славятся наукою

письмоводства более, нежели наукою государственною: издают проект

Наказа министерского, — что важнее и любопытнее?.. Тут, без

сомнения, определена сфера деятельности, цель, способы, должности

каждого министра?.. Нет! Брошено несколько слов о главном деле, а

все другое относится к мелочам канцелярским: сказывают, как

переписываться министерским департаментам между собою, как входят

и выходят бумаги, как государь начинает и кончит свои рескрипты!

Монтескье означает признаки возвышения или падения империи. Автор

сего проекта с такою же важностью дает правила судить о цветущем

и худом состоянии канцелярий. Искренне хвалю его знания в сей

части, но осуждаю постановление: «Если государь издает указ,

несогласный с мыслями министра, то министр не скрепляет оного 62

своей подписью». Следственно, в государстве самодержавном министр

имеет законное право объявить публике, что выходящий указ, по его

мнению, вреден? Министр есть рука венценосца, — не более! Рука не

судит головы. Министр подписывает Именные указы не для публики, а

для императора, во уверение, что они написаны, слово в слово,

так, как государь приказал. Подобные ошибки в коренных

государственных понятиях едва ли извинительны. Чтобы определить

важную ответственность министра, автор пишет: «Министр судится в

двух случаях: когда преступит меру власти своей, или когда не

воспользуется данными ему способами для отвращения зла». Где же

означена сия мера власти и сии способы? Прежде надобно дать

закон, а после говорить о наказании преступника. Сия громогласная

ответственность министров в самом деле может ли быть предметом

торжественного суда в России? Кто их избирает? Государь. Пусть он

награждает достойных своею милостию, а в противном случае,

удаляет недостойных, без шума, тихо и скромно. Худой министр есть

ошибка государева: должно исправлять подобные ошибки, но скрытно,

чтобы народ имел доверенность к личным выборам царским.

Рассматривая таким образом сии новые государственные

творения и видя их незрелость, добрые россияне жалеют о бывшем

порядке вещей. С Сенатом, с коллегиями, с генерал-прокурором у

нас шли дела, и прошло блестящее царствование Екатерины II. Все

мудрые законодатели, принуждаемые изменять уставы политические,

старались как можно менее отходить от старых. «Если число и

власть сановников необходимо должны быть переменены, — говорит

умный Макиавелли, — то удержите хотя имя их для народа». Мы

поступаем совсем иначе: оставляем вещь, гоним имена, для 63

произведения того же действия вымышляем другие способы! Зло, к

которому мы привыкли, для нас чувствительно менее нового, а

новому добру как-то не верится. Перемены сделанные не ручаются за

пользу будущих: ожидают их более со страхом, нежели с надеждой,

ибо к древним государственным зданиям прикасаться опасно. Россия

же существует около 1000 лет и не в образе дикой Орды, но в виде

государства великого, а нам все твердят о новых образованиях, о

новых уставах, как будто бы мы недавно вышли из темных лесов

американских! Требуем более мудрости хранительной, нежели

творческой. Если история справедливо осуждает Петра I за излишнюю

страсть его к подражанию иноземным державам, то оно в наше время

не будет ли еще страшнее? Где, в какой земле европейской

блаженствует народ, цветет правосудие, сияет благоустройство,

сердца довольны, умы спокойны?.. Во Франции?.. Правда, там есть

Conseil d'État, Secretraire d'État, Senat conservateur, Ministres

de l'Interieur, de la Justice, des Finances, de l'Instruction

publique, de la Police, des Cultes 5 ,— правда, что Екатерина II не

имела ни сих правительств, ни сих чиновников. Но где видим

гражданское общество, согласное с истинною целию оного, — в

России ли при Екатерине II, или во Франции при Наполеоне? Где

более произвола и прихотей самовластия? Где более законного,

единообразного течения в делах правительства? Мы читаем в

прекрасной душе Александра сильное желание утвердить в России

действие закона... Оставив прежние формы, но двигая, так сказать,

оные постоянным духом ревности к общему добру, он скорее мог бы

достигнуть сей цели и затруднил бы для наследников отступление от 64

законного порядка. Гораздо легче отменить новое, нежели старое;

гораздо легче придать важности Сенату, нежели дать важность

нынешнему Совету в глазах будущего преемника Александрова;

новости ведут к новостям и благоприятствуют необузданностям

произвола.

Скажем ли, повторим ли, что одна из главных причин

неудовольствия россиян на нынешнее правительство есть излишняя

любовь его к государственным преобразованиям, которые потрясают

основу империи, и коих благотворность остается доселе

сомнительной.

Теперь пройдем в мыслях некоторые временные и частные

постановления Александрова царствования; посмотрим, какие меры

брались в обстоятельствах важных и что было их следствием.

Наполеон, одним махом разрушив дотоле знаменитую державу

прусскую, стремился к нашим границам. Никто из добрых россиян не

был покоен: все чувствовали необходимость усилий чрезвычайных и

ждали, что сделает правительство. Выходит Манифест о милиции...

Верю, что советники государевы имели доброе намерение, но худо

знали состояние России. Вооружить 600 000 человек, не имея оружия