Михаил Хлебников - Союз и Довлатов (подробно и приблизительно) [litres]

В те первые годы Довлатов давал мне читать все им написанное. Поначалу мое восхищение его прозой было безграничным. Очевидно, мои постоянные восторги действовали как наркотик для неуверенного в себе молодого прозаика. Со временем я несколько отрезвела и начала замечать и литературное кокетство, и заметное подражание Хемингуэю. Стала позволять себе критические замечания. Иногда, с разрешения автора, я делала эти замечания на полях рукописи. Видит Бог, я старалась быть деликатной, но по неопытности, видимо, недооценивала Сережину ранимость. Он обижался и отвечал высокопарными объяснениями, а то и переходил в атаку. Часто это бывало в письмах.

Письменно Довлатов и отомстил подруге. Через десять с лишним лет. В письме Ефимову осенью 1979 года он отдельным маленьким абзацем говорит о Штерн, которая в эмиграции решила заявить о себе как о прозаике:

Была здесь Люда. Честно попросила высоко оценить ее рассказы.

Вот и ответка за Хэмингуэя, а где-то, наверное, и насмешка над самим собой.

Вопрос о том, почему Довлатов так трудно шел к своему читателю, не праздный. Как правило, ответ на него привычно связывают с гонениями на писателя. Но для того чтобы «преследование властей» ломало жизнь автора, необходимо, чтоб власть заметила чужеродный элемент. Снова шедевр от Валерия Попова. На этот раз содержательный:

Довлатов и советская власть – это был бы такой компот отвратительный. Ведь советская власть очень эстетична, чрезвычайно эстетична. Она очень тонко чувствует не своих. Как нельзя подделать глупость, так невозможно притвориться советским писателем.

На этом месте Валерий Георгиевич споткнулся, так как вспомнил об одном члене Союза писателей СССР с 1969 года. Итак, что делать с самим собой? Биограф Довлатова находит блестящий ход, объясняющий свое нахождение среди «не своих»: «Если я и был им, то по недогляду». Буду занудствовать. Почему не могли проглядеть вместе с Поповым и Довлатова?

Объяснение есть. Соблюду при ответе классическое единство времени и места. В 1969 году в литературной жизни Ленинграда произошли два ярких события. Об одном вы уже знаете: в ряды писателей приняли будущего биографа Довлатова. Вторая новость тоже достойная. Начал выходить ежемесячный журнал «Аврора». У новорожденного издания было целых три родителя: ЦК ВЛКСМ, СП РСФСР и Ленинградское отделение СП. Имена родителей намекали, что страницы журнала распахнутся для молодых авторов с берегов Невы. Напомню одну из проблем ленинградских писателей: ограниченность доступа к периодическим изданиям, список которых исчерпывался двумя журналами: «Звездой» и «Невой». Новое издание благословил, пожелав счастливого плавания, маститый Николай Тихонов. В первом номере он ностальгически вспоминал:

Я хорошо помню «Резец» и «Юный пролетарий». С их страниц на вас смотрели молодые, энергичные лица, с улыбкой и задором. Вы читали прозу и стихи начинающих авторов.

Закономерно перебрасывается мостик к современности:

Новый журнал просто необходим для молодежи! На его страницах будет происходить этот оживленный, никогда не оскудевающий разговор о сегодняшнем дне, о задачах и целях, о темах и о герое нашего времени, о своих переживаниях, о всей широте мира и о молодой жизни.

Журнал оправдал в какой-то степени ритуальные пожелания Тихонова. Он явно выделялся на фоне своих респектабельных старших коллег. С момента его открытия и до 1975 года редактором отдела прозы в нем проработала Елена Клепикова. Ее воспоминания об особенностях рассадки гостей Игорем Ефимовым я уже приводил. Ее муж – критик Владимир Соловьев, тот самый ведущий авторского вечера Довлатова в декабре 1967 года. Осенью 1977 года их семья уезжает в Америку. Давнее знакомство в Ленинграде, а затем бытовое соседство с Довлатовыми в США послужили основой для нескольких книг воспоминаний о писателе. В них помимо чисто мемуарных разделов есть весьма живые разборки четы Соловьева – Клепиковой с врагами семьи, которых накопилось немало. Проблема в том, что эти элементы трудно разделить. С другой стороны, подобная субъективность придает не только живость повествованию, сквозь него прорывается тот самый шум времени, который так ценил сам Довлатов.

Клепикова подтверждает уже неоднократно озвученный факт непопадания Довлатова в тогдашний – конца шестидесятых – неофициальный список «ленинградских гениев». Учитывая, что подобные звания раздавались легко и без особых оснований, как правило, за столом, между второй и третьей, можно смело утверждать, что Довлатов занимал в этом смысле уникальное положение:

Никто его не принимал всерьез – как оригинального писателя или даже вообще как писателя. Помню у Битова, у Бродского, у Марамзина, у Ефимова, у Гордина, да у многих такой пренебрежительный на мой вопрос отмах: «A-а, Довлатов» – его воспринимали как легковеса. Наперекор его телесному громадью. Что любопытно: почти все эти, важные для Довлатова, питерские «состоявшиеся» молодые писатели, игнорируя его, вовсе его не читали, вспоминая сейчас только самые ранние его рассказы. А он писательствовал на родине без малого пятнадцать лет. Точно сказано: «Сережа был для них никто» – в смысле известности и пренебрежения им его коллег.

Учитывая как особенное, то есть хорошее отношение Клепиковой к «легковесу» Довлатову, так и должность, которую она занимала, можно предположить, что удача улыбнется ему именно в «Авроре». Увы, этого не случилось. Довлатов приносит в новый «либеральный» журнал рассказы, пытается наладить контакты, завязать неформальные отношения. Клепикова рисует жесткую сцену приема Довлатова в редакции журнала:

Он стоял в пальто, тщетно апеллируя к аудитории, – никто его не слушал. Был старателен и суетлив. Очень хотел понравиться как перспективный автор. Но главная редактрисса смотрела хмуро. И ни один, из толстой папки, его рассказ не был даже пробно, в запас, на замену рассмотрен начальством для первых «авроровских» залпов.

Тут требуется небольшое отступление. Не претендуя на сенсационность, напомню читателю о первом номере «Авроры» с напутственным словом Тихонова. В номере есть хорошо известные или не полностью еще забытые сегодня имена: Гранин, Шефнер, Володин, разбавленные неизбежной подборкой из «поэтической ленинианы». Переворачиваем страницы и переходим к разделу «Публицистика». Вот начало большого расследования Михаила Сагателяна «Преступление в Далласе: „Кто?", „Как?", „Почему?"». А вот знаменитый питерский краевед Лев Успенский представляет главы из своей новой книги «Записки старого петербуржца». Хорошо, но мы помним слова Тихонова о «не оскудевающем разговоре о дне сегодняшнем». Где актуальные материалы? Есть и они: очерк «Комментарий к песне». Автор – Сергей Довлатов. Текст начинается деловито: