Михаил Хлебников - Союз и Довлатов (подробно и приблизительно) [litres]

Переживал автор и за крушение дипломатической карьеры отца, обещая возместить ее своим литературным творчеством:

Кроме моего провала в кругу друзей, я был раздавлен историей с родителями и четко понял, что мне – чтобы как-то оправдать крушение большой отцовской карьеры – нужно стать большим писателем. Иначе все бессмысленно.

После истории с «Метрополем» прошло больше сорока лет. Виктор Ерофеев показал все, на что он способен как писатель. И можно сделать вывод: большая отцовская карьера была погублена напрасно.

Евгений Попов – единственный из составителей, который «тянул срок» полностью. Ему были перекрыты все возможности участия в официальной литературной жизни.

Особое место среди составителей «Метрополя» занимал Василий Аксенов. В это время он готовился к эмиграции. Для публикации в «свободном мире» Аксенов написал два романа: «Остров Крым» и «Ожог». Симптоматично, что в «Метрополь» он отдает не отрывок из романов, а диковатый текст «Четыре темперамента», обозначенный как «комедия в десяти картинах». От высокого драматического искусства там список действующих лиц и набор реплик обозначенных персонажей. Чтобы почувствовать всю серьезность замысла, первая картина балует нас белым стихом. С его помощью к читателю – счастье, что не к зрителю – обращаются: Холерик, Сангвиник, Меланхолик, Флегматик и Разраилов. Вот образец монолога Меланхолика:

Далее автор переходит к прозаической речи, которая никак не отражается на степени осмысленности «комедии», и досыпает персонажей: дядя Витя, Емеля, I Дама, II Дама… Всего в наборе пять Дам. Дополняет карточный набор Любовный треугольник – «изнуренный субъект в трико». Природу драматургического замысла и особенностей его воплощения раскрывает монолог Разраилова:

РАЗРАИЛОВ (подбегает к окну, высовывается, скандально кричат). Опять мешаете? Я буду жаловаться! Чтоб вы шею свернули на вашей войне! (Отходит от окна, фальшиво возмущенный, якобы взвинченный.) Безобразие какое! Вечно этот Орел мешает Эксперименту! (Включает граммофон, тот поет «Черную розу, эмблему печали».) Что же мне делать? Чем заняться? Не онанизмом же, право?

Для благодарного потомства Аксенов обозначил время и место написания пьесы: «Июль-август 1967. Обсерватория – Коктебель». Но и десятилетняя выдержка не сделала текст изысканней. Интересно, что уже в наши дни «Четыре темперамента» издали в сборнике драматургии Аксенова «Аврора Горелика». В аннотации пьесу представили как «философские размышления Аксенова о жизни после смерти». Что ж, вещь посильнее «Фауста» Гете. Политического подтекста на первый взгляд «размышления» не содержали. На второе прочтение пьеса претендовать просто не могла. Единственное, что она подрывала – веру в драматургический талант ее автора. Видимо, Аксенов намеренно отдал в альманах ненужную и неинтересную никому пьесу, придерживая «ударные вещи» для сольного выхода к западному читателю.

Но и литературный «запас» не гарантировал социального благополучия. На слуху «казус Кузнецова». Летом 1969 года Анатолий Кузнецов «выбрал свободу», находясь в творческой командировке в Лондоне. Пикантность ситуации заключалась в цели заграничного путешествия. Кузнецов как бы работал над романом о Втором съезде РСДРП, который проходил как раз в столице Великобритании. К тому же шла подготовка к празднованию юбилея Ленина. Визит одобрили. Кузнецова сопровождал будущий главный редактор издательства «Художественная литература» Георгий Анджапаридзе, который знал английский язык и одновременно приглядывал за писателем. Увы, коварный Кузнецов заманил сопровождающего на стриптиз и сбежал. Самым ценным грузом писателя являлись микрофильмы, по-шпионски вшитые в ткань его пиджака. Содержание микрофильмов – книги Кузнецова, не изданные в СССР, или полные, бесцензурные версии опубликованных. Но продолжить легенду на Западе у Кузнецова не получилось. Он элементарно не был интересен забугорному читателю. Единственное его достижение – публикация полного варианта «Бабьего яра». Книга вышла на нескольких языках, вызвала, как утверждают, восторженные отзывы.

Но новых книг – восстановленных или написанных независимым теперь от партийного диктата автором, почему-то не было. Так, сгинул практически без следа роман «Тейч Файв», написанный «в традициях Кафки и Орвелла». Отрывок из него, напечатанный в журнале «Новый колокол», дает исчерпывающее представление о содержании утраченного шедевра:

Наиболее распространенная степень ужаса наступает, когда у вас в душе уже не осталось живого места, вы видите, что вокруг только низость, ханжество, жестокость, садизм. Вы все понимаете и ничего не в силах сделать, кроме самоубийства.

Вторая степень ужаса – когда вам ломают кости, раздирают рот, бьют в пах, ломают ребра каблуками и вешают за половые органы или, взяв за ноги, разрывают пополам, как это делали солдаты советские с солдатами власовскими, когда те попадали к ним в плен.

Третья степень – вы продаете единственного друга, любимого человека, родную мать и при этом умоляете, чтобы никто об этом не узнал, за что готовы служить нижайше и тайно продавать всех отныне и навсегда.

Здесь можно остановиться и не продолжать перечислять степени «страха и трепета». Последние десять лет жизни Кузнецов трудился на «Радио Свобода», занимаясь тем, за что клеймил советскую тоталитарную систему – пропагандой. Его смерть в июне 1979-го символически рифмуется с активной фазой кампании по проработке авторов «Метрополя». Для должного отношения западного читателя, издателя, критика нужно войти в их мир не комично через стриптиз-бар, став на короткий период героем желтой прессы, а «бросив вызов системе». Составление альманаха и было таким жестом «отчаянного вольнолюбия».

Довлатов в те дни еще в Австрии, готовится к переезду за океан. Но все же он откликнулся на московские события. Его неформальное мнение выражено в письме от пятого марта 1979 года, адресованном Игорю Ефимову:

О «Метрополе» я слышал. То, что он доброкачественный – не сомневаюсь. Как и одноименная ресторация. Тем не менее, есть в этой затее какая-то неуловимая говнистость. Что-то советское в оттенке жеста.

И чуть ниже: