Михаил Басханов - История изучения восточных языков в русской императорской армии

Так, я обратился по просьбе курса к преподавателю политической экономии [821]с ходатайством рекомендовать нам пособия. Ответ был таков: “Мои литографированные записки”. На мое же замечание, что таковых осталось лишь несколько экземпляров, а нас много, их не хватит, мне ответили: “Есть Ходский [822], Исаев [823], Чупров [824], Железнов [825], но они к экзамену не годятся, я требую по запискам”. И мы с большими трудностями доискивались и учили на память эти записки по политической экономии, ибо нам объявили с кафедры, что все лучшие образцы ее изложения не годятся к экзамену. Сам преподаватель читал курс тоже только по своим запискам.

При подобном отношении к предметам изучение их, конечно, является лишь ненужным и крайне обременительным балластом для всякого, кто вступает в институт с особыми задачами.

Во всем составе преподавателей есть лишь один молодой лектор, обещающий стать научной силой и стремящийся к этому; это и. д. профессора Кюнер. Но и он пока бесполезен как лектор, ибо, увлекшись своим первым научным трудом по Тибету, он обширный курс географии Востока сводит пока к изложению географии Тибета, нам ненужного. Так, весь 1-й семестр прошлого (учебного) года он посвятил “Краткому изложению истории исследования Тибета”, и в результате на изложение географии Китая, Японии и Кореи времени не хватило. А между тем место географии Востока отводится лишь на первом курсе, и предмет этот для нас очень важен.

В несколько лучших условиях находится преподавание восточных языков; тут имеются два профессора по китайскому языку (профессора Шмидт и Рудаков). Но и в этой области большое нестроение. Так, преподавание китайского языка распределено между профессором Шмидтом и Рудаковым, из коих первый ведет I и III курсы, а второй – II и IV курсы. Между тем методы их преподавания диаметрально противоложны: профессор Шмидт кладет в основание изучения грамматику, а профессор Рудаков отрицает существование подобной в китайском языке. Таким образом, слушатель переходит на II курс с запасом грамматических правил, с тем, чтобы бросить его на пороге этого курса, засаживаясь на этот раз за изучение по новой системе, но затем на III курсе ему вновь предстоит возвращение к грамматике, а на IV – вновь забвение ее. Но помимо путаницы, происходящей от разного понимания научных методов, изучение языков находится в зависимости и от личных качеств профессоров. Профессор Рудаков много занят по должности директора института, преподаватель Спальвин (японского языка) – по должности заведующего библиотекой, и потому продолжительность лекций в большинстве ограничивается 25–30 мин., отношение – чисто формальное; в результате страдает тот, кто идет учиться.

<���…> 3) В институте обучаются 89 офицеров и 160 студентов, и на весь этот состав имеется всего три китайских и два японских практических лектора. В частности, на моем курсе было всего 40 студентов и 22 офицера (всего 62 человека), и на нас всех полагался один китайский сян-шинь [826]и один учитель английского языка.

При таких условиях из практических занятий (один час в день) ничего не выходило, и для громадного большинства зимний курс проходил бесплодно. На самых маленьких японских отделениях и то на одного лектора приходится по 8–9 человек, с которыми он едва успевает прочесть ежедневно несколько фраз из японских текстов. А между тем и самый состав слушателей крайне затрудняет совместную работу, ибо тут и студенты, и офицеры, и дамы [827], между которыми общего так мало и отношения которых натянуты.

И в результате всех этих причин слушатели оканчивают курс весьма малообразованными, с ничтожными знаниями языка и полным незнанием тех народов, языку которых обучались (курсив мой. – М. Б .). В настоящее время даже на IV курсе нет говорящих по-японски, тогда как иностранцы и наши русские, живущие в Японии, свободно владеют им после двух лет занятий» [828].

Подполковник Поморцев на основе анализа программы института и постановки преподавания наук также считал, что «сравнительная подготовка офицеров невелика» [829]. По степени успеваемости Поморцев выделял в институте три категории офицеров (то же относилось и к студентам): «1) знавшие до поступления в институт какой-либо из преподаваемых в нем языков, который они обыкновенно избирают своей специальностью и легко идут впереди других [830]. Ими впоследствии хвастается институт; 2) тех, кто успел достать от старших курсов переводы и слова необходимых образцов того или другого языка, что держится обыкновенно в глубоком секрете; это дает им возможность экономить время и идти в середине; 3) и наконец тех, которые не имеют ни слов, ни переводов и поневоле идут в конце» [831].

Обращаясь к вопросу об основных проблемах Восточного института, подполковник Поморцев отмечал несовершенство учебной программы, методики обучения и «непонимание институтом военных задач».

Относительно профессорско-преподавательского состава института и его взглядов на процесс обучения подполковник Поморцев замечал: «Все профессора восточных языков в институте кончили курс на Восточном факультете Петербургского университета. Сами они постоянно говорят, что познания студентов этого факультета далеко ниже студентов [Восточного] института, поэтому нужно думать, как поверхностны эти познания. Наглядное подтверждение этого обстоятельства мне пришлось слышать от одного русского старожила в Калгане, видевшего наших профессоров в первый год заграничной командировки по окончании университета [832], когда они не могли самостоятельно нанять мула по незнанию языка.

Все это, конечно, давно было и быльем поросло. Теперь они уже известные научными трудами профессора литературы разных восточных языков, но прошлое, конечно, не осталось без влияния на их деятельность в институте. Они до сих пор центр тяжести изучения языка видят в летних командировках, где они сами познали язык, а не в зимних теоретических занятиях, забывая, что их заграничная командировка была совершенно при других условиях, чем наши современные. Их командировка была после окончания университета, когда у них не было других забот кроме изучения языка, и при этом они могли заниматься беспрерывно в течение двух лет. Таким же способом они подготавливают своих помощников для занятия в будущем их кафедр.

Совсем не таково положение студентов и офицеров: 1) они вовсе не свободны от забот о занятиях будущего года; 2) переезды, поиски квартиры, стола и т. п. житейско-необходимые вещи мешают ходу занятий – не успеет командированный со всем этим устроиться, смотришь, надо ехать обратно» [833].

В записке подполковника Поморцева содержится подробный разбор учебной программы Восточного института с комментариями по каждому из предметов, за исключением специальных языков – японского, корейского и монгольского, по которым он не был компетентен сделать заключение. За период 1904–1909 гг. на курсе Поморцева не велись занятия по богословию; в сильно сокращенном варианте был прочитан курс географии и этнографии Китая (всего две лекции в неделю), причем курс политической организации современного Китая не был прочитан вовсе; в курсе лекций по новейшей истории (XIX в.) Китая, Кореи и Японии не хватило времени на Корею; в курсе коммерческой географии Восточной Азии была пропущена Япония; в курсе политической экономии вовсе не знакомили «с особенностями народного хозяйства Китая»; в курсе гражданского и торгового права не полностью был прочитан раздел судопроизводства; счетоводство было пройдено по очень широкой программе; курс лекций по товароведению не давал «широкого кругозора» по предмету, при этом мало использовались возможности институтского музея.