Михаил Басханов - История изучения восточных языков в русской императорской армии

«Меня интересовал вопрос, – сообщал Рысин, – можно ли в пределах Кавказского округа практически изучить фарсидский язык? <���…> 13 июня [1911 г.] я явился в штаб округа и обратился к начальнику разведывательного отделения полковнику Гороху с просьбой указать мне место в пределах округа, где я бы мог практически ознакомиться с фарсидским языком. Полковник Горох так же, как и все, к кому я обращался, затруднился назвать мне такой город или селение. На его вопрос, что же я сам полагаю предпринять, я доложил, что наиболее благоприятными условиями в этом отношении обладает г. Асхабад Закаспийской области и что я очень желал бы быть туда командированным. С этим полковник Горох согласился, сам припомнив, что в Асхабаде должна быть колония персов-бабидов, говорящих именно на фарсидском языке. Поэтому полковник приказал мне подать об этом мотивированный рапорт. Это приказание я исполнил в тот же день. Через несколько дней мне была объявлена резолюция вр. и. д. начальника штаба округа генерал-майора Юденича. Он не нашел возможности командировать меня в Асхабад отчасти на точном основании сношения начальника Азиатской части Главного штаба (на 1-й год практики офицеры командируются в пределы своих округов), отчасти и потому, что не находил условия изучения фарсидского языка в Тифлисе хуже условий Асхабада.

Зная, что на разъезды для розыска подходящего места для практики никаких средств не будет отпущено, я заявил полковнику Гороху, что остаюсь в Тифлисе, на что получил разрешение. К этому времени я уже начал розыски учителей и одного уже имел в виду. Незнакомый совершенно с Тифлисом, я прежде всего решил обратиться в здешнее персидское консульство. Мне казалось, что там должны знать своих соотечественников хорошо. Встретили меня очень любезно и обещали прислать человека, дающего уроки фарсидского языка. Последний не замедлил явиться на другой день. Но к соглашению с ним я не мог прийти. Он заявил, что может заниматься при условии, если я буду платить ему 5 руб. за час. Впоследствии оказалось, что это был татарин-азербайджанец, учитель персидской благотворительной школы, уволенный оттуда за малоуспешное преподавание фарсидского языка.

Случайный знакомый посоветовал мне обратиться в Закавказское шиитское духовное управление. Но там я не встретил даже желания прийти мне на помощь. Секретарь (недавно уволен с должности), к которому я обратился, намеками дал понять, что за 150 руб. в месяц (плата, за которую он в Елизаветполе обучал фарсидскому языку генерала В. А. Косаговского) он мог бы уделить мне один час в день. Указать кого-либо положительно не находил возможным.

На нем, однако, я не остановился и добился, на третий мой приход в управление, личного свидания с шейх-уль-исламом. Шейх тотчас же назвал мне муллу Хаджа Ахунда Ахундова. С ним я также не пришел к соглашению. Его русская речь, прежде чем быть понятной, требовала перевода на настоящий русский язык.

Продолжая поиски, я побывал в Комитете по делам печати при наместнике Его Величества на Кавказе. Оттуда меня направили к цензору мусульманских изданий г. Векилову. У него на квартире я застал общество человек в пять, среди которых был и известный на Кавказе мусульманский публицист Фридун Бек Кочарлинский [1159]. После изложения цели своего прихода все общество заинтересовалось вопросом – насколько, однако, мне уже знаком фарсидский язык? Были принесены книги, и я подвергнулся испытанию. Результаты его оказались удовлетворительными, почему мы и приступили к обсуждению условий гонорара и занятий. С моей стороны было предложено по 1 рублю за час, при условии заниматься ежедневно не менее двух часов. Против платы возражения я не встретил, но о регулярности работы не могло быть и речи. Векилов оказался слишком занятым человеком. Тогда на помощь мне пришел г. Кочарлинский с предложением прислать учителя школы при шиитском духовном управлении. Через три дня с письмом Кочарлинского пришел ко мне Али-Мирза Нариманов, бывший учитель русского языка и арифметики в школе при казачьей бригаде в Тегеране. <���…> Когда я услыхал его произношение в русской речи, мне стало ясно, что он может быть полезен для меня лишь как живой словарь при переводах его собственных книг. Поэтому мы порешили, что четыре раза в неделю он будет приходить ко мне и что занятия наши будут состоять в том, что я сам буду подготовлять перевод к предстоящему уроку. Во время урока он будет исправлять мой перевод, а следующий день я по исправленному русскому тексту буду переводить то же самое на персидский язык <���…>. С 1 августа мы приступили к занятиям.

Между тем я продолжал разыскивать такого практиканта, для которого фарсидский язык был бы родным. Это мне удалось достичь лишь совершенно случайно. Со своим постоянным вопросом я обратился в редакцию несуществующего уже татарского сатирического журнала “Молла Наср-Эддин” [1160]. Редактор этого журнала [1161]сам предложил мне свои услуги. Но когда по моей просьбе он произнес несколько известных мне персидских слов, я высказал ему свое мнение о татарском характере его произношения, прибавив, что мне нужно чисто персидское. Он с тем и другим согласился и, подумав, обещал зайти ко мне с только что прибывшим из Тавриза учителем фарсидского языка в тамошней американской школе. Проездом в Тегеран этот учитель остался в Тифлисе и хотел занять свободное место в персидской благотворительной школе, пустовавшее после увольнения упомянутого выше учителя-азербайджанца.

На следующий день редактор привел его. Он оказался именно тем, кого мне не хватало: природный фарс, тегеранец по рождению и постоянному месту жительства. Никакого другого языка, кроме фарсидского, не знает. При помощи того же редактора мы условились в том, что он будет приходить ко мне три раза в неделю. Наши занятия будут заключаться в разговоре по два часа в день, причем я буду платить ему по 50 коп. за час. На все условия Гусейн Багир-Заде очень охотно согласился.

Три месяца я занимался ежедневно, не исключая воскресных и праздничных дней. Это оказалось крайне тяжело. И с 1 декабря я перестал заниматься по воскресеньям. К этому же времени я покончил с переводом книг Нариманова и перешел на газеты. При этом оказалось, что в этом деле Нариманов мне бесполезен. Он сам затруднялся переводить их. Часто случалось, что смысл фразы, записанный мною со слов Нариманова, совсем не походил на смысл, переданный Гусейном Багир-Заде. О персидской грамматике он также имел очень слабое понятие. Неправильные глаголы при спряжении в простейших временах принимали у него такие фантастические формы, что Гусейн не мог и приблизительно сказать, от какого глагола могла бы получиться такая форма. Об изменении глаголов арабского происхождения по десяти наиболее употребительным формам он не имел никакого представления.