Михаил Басханов - История изучения восточных языков в русской императорской армии

Приняв в соображение эти обстоятельства и то, что с Гусейном мы объяснялись уже достаточно хорошо, я распрощался с Наримановым и остался при одном Гусейне. Так продолжалось до конца марта, когда Гусейн заявил, что во второй половине мая, сейчас же после экзаменов в школе, он уезжает в Тегеран. Гадать о том, что же мне делать остальную четверть года, не приходилось. Ответ для меня был ясен: надо ехать в Персию. <���…> 4 апреля я подал рапорт о командировании меня в Персию. Дополнительно просил выдать деньги на штатскую одежду и прогоны. <���…> генерал-майор Юденич, вероятно, сомневаясь в моей работе за истекшие восемь месяцев, отказался сам решить этот вопрос в какой-либо окончательной форме. Потребовал отобрать у меня подписку о возврате этих денег в случае провала моего на предстоящих экзаменах в августе и всю переписку направил на Ваше усмотрение. Вот обстановка, в которую попал я» [1162].

Примечательно, что призывающий к немедленному действию документ – просьба содействовать в продолжении языковой стажировки – не вызвал никакой реакции начальника Азиатской части, в прямом ведении которого находились все окружные подготовительные школы. Это обстоятельство может иметь некоторое объяснение. Записка Рысина была слишком очевидным свидетельством явных ошибок и недоработок, допущенных Азиатской частью и лично Цейлем при разработке Положения 1911 г. На документе не осталось никаких резолюций к проработке документа, только имеется короткая пометка самого генерала Цейля – «К делу».

Осенью 1911 г. в окружную подготовительную школу поступили восемь офицеров (трое их них – сверхштатные слушатели), которые были зачислены в следующие языковые группы: в турецкую – 79-го пехотного Куринского полка поручик Ведринский, Дагестанского конного полка поручик Гассанов, 20-й артиллерийской бригады поручик Калантаевский, 15-го гренадерского Тифлисского полка поручик Орлов, 2-го Кавказского стрелкового полка штабс-капитан Симонов, 2-го Кубанского пластунского батальона сотник Успенский; в персидскую – 4-го Кубанского пластунского батальона сотник Квартовкин, 5-го Кубанского пластунского батальона сотник Леус.

14 октября 1911 г. состоялось официальное открытие подготовительной школы восточных языков при штабе Кавказского военного округа. На церемонии открытия присутствовали начальник штаба округа и окружной генерал-квартирмейстер, заведующий школой, преподаватели и офицеры-слушатели [1163]. Школа временно располагалась в помещении военного собрания 2-го батальона 5-го Кавказского стрелкового полка, расквартированного близ Тифлисского военного училища. Между тем военно-инженерное ведомство округа подыскивало для школы частное помещение, которое должно было находиться близко к центру города.

Весной 1912 г. штаб Кавказского военного округа не был до конца уверен в необходимости иметь окружную подготовительную школу в Тифлисе. Столь неопределенная позиция основывалась, прежде всего, на возникших трудностях с преподавательским составом, отсутствием учебной программы и учебных пособий, приспособленных для целей школы. Положение усугубилось и внутренним кризисом в школе – недоразумениями, возникшими у полковника А. Г. Туманского с преподавателем персидского языка М. Ш. Мирзаевым, а затем и с другими сотрудниками школы. В начале августа 1912 г. Туманский оставил должность заведующего окружной подготовительной школы [1164]. На смену ему пришел другой выпускник офицерских курсов восточных языков при Азиатском департаменте МИД полковник М. Д. Гутор. «Это был человек, – отзывался о нем капитан К. Н. Смирнов, – способный к добросовестной компилятивной работе и считавшийся слабым восточником. Он не владел языками. Когда Туманский ушел <���…>, назначили Гутора как человека, во всяком случае имеющего понятие о восточных языках и военного педагога. И вот тут Гутор оказался очень плодовит. Он за короткое время написал турецкую и персидскую грамматики, историю Турции и писал еще другие учебники [1165]для школы, а школу поставил хорошо. С войной школу закрыли и его, генерал-майора, состоящего при войсках, назначили начальником школы прапорщиков. В начале революции он умер» [1166].

Не исключено, что за назначением Гутора стоял полковник А. Давлетшин, который дружил с Гутором еще со времен совместной учебы на офицерских курсах в Петербурге. К Давлетшину Гутор обращался с просьбой выхлопотать придание должности начальника школы статуса штатной, что, как замечал Гутор, «дало бы возможность начальнику школы быть им долгое время, и, наконец, давало бы ему право уйти в отставку с более приличной пенсией, что дало бы нашему брату-восточнику, обездоленному судьбою, хоть какое-нибудь утешение на старости лет и что более соответствовало бы генеральской должности» [1167].

В начале марта 1912 г. начальник Азиатской части генерал С. В. Цейль высказался о желательности обмена специалистами между Кавказским и Туркестанским военными округами при проведении экзаменов в окружных подготовительных школах. «Не представляется ли соответственным, – отмечал Цейль, – ввиду общности задач изучения офицерами восточных языков на Кавказе и в Туркестане командировать заведующего Тифлисской школой или одного из преподавателей этой школы в Ташкент в состав туркестанской комиссии, а заведующего Ташкентской школой – в Тифлис» [1168]. Предложение это не получило поддержки у руководства Кавказского военного округа, которое сочло такую меру «излишней», прежде всего по финансовым соображениям.

Штаб Кавказского военного округа весной 1912 г. обратился в Азиатскую часть с просьбой командировать в Тифлис на предстоящий экзамен по итогам первого года командировки «вполне компетентное лицо» для ознакомления на месте с постановкой дела изучения офицерами восточных языков и чтобы «установить раз и навсегда – возможно ли вообще успешное изучение в Тифлисской школе главнейшего для Кавказской армии турецкого языка при слабом сравнительно составе преподавателей из окончивших недавно курс восточных языков при Министерстве иностранных дел офицеров и из туземцев без высшего образования» [1169].

Генерал Цейль рекомендовал командировать в Тифлис, а заодно и в Ташкент, полковника А. Давлетшина, который «принимал ближайшее участие в разработке нового, ныне действующего Положения об изучении восточных языков и программ и руководящих указаний к новому Положению и потому хорошо знакомого со всеми требованиями, которые ставились при введении нового Положения» [1170]. При этом Цейль сослался на невозможность найти другое, более компетентное лицо. Он также посчитал излишним командировать Давлетшина во Владивосток «ввиду значительности вызываемых командировкой туда расходов и ввиду солидного состава комиссии из профессоров Восточного института» [1171].