Михаил Басханов - История изучения восточных языков в русской императорской армии

Посетив раздел штаба Туркестанского военного округа на Туркестанской юбилейной выставке 1909 г., Блюмер был поражен количеством лингвистических работ, изданных в штабе округа и усомнился в их качестве и полезности. «Все эти произведения досужих офицеров, – замечал он, – выпускались под редакций универсального ориенталиста, полковника Ягелло, и были напечатаны на казенные деньги штабом Туркестанского военного округа, не числившим в своем составе ни одного сведущего лица по данному вопросу». Блюмер отправил образцы лингвистических трудов И. Д. Ягелло и его ближайших сотрудников, представленных на Туркестанской выставке, в Лазаревский институт восточных языков для соответствующей оценки. Как указывал затем сам Блюмер, директор Лазаревского института отозвался о работах полковника Ягелло и капитана Ефимова, как о «малопригодных для изучения персидского языка».

Возник скандал, который в Главном штабе попытались если не замять, то в значительной степени уменьшить его негативный эффект на имидж Военного министерства. С этой целью Главный штаб порекомендовал штабу Туркестанского военного округа опубликовать «разъяснения» для читающей публики, чтобы у нее не создалось превратного представления о постановке дела изучения восточных языков в военном ведомстве. Рекомендовалось поместить такой материал в местной прессе и в журнале «Разведчик» [1217].

В связи с указанием начальника Азиатской части полковник И. Д. Ягелло в начале мая 1910 г. опубликовал в журнале «Разведчик» опровержение на статью генерал-майора К. Н. Блюмера [1218]. В нем указывалось, что утверждения генерала Блюмера о неудовлетворительной постановке обучения на курсе восточных языков и об отсутствии контроля должностных лиц округа за их деятельностью не соответствуют действительности. Указывалось также, что выпуск офицеров в 1909 г. осуществляла представительная экзаменационная комиссия, в состав которой входили независимые и авторитетные специалисты и что комиссия подтвердила высокий уровень знаний выпускников школы. Никаких других аргументов приведено далее не было. В сущности, в опровержении полковник Ягелло мало что сказал по существу высказанных Блюмером критических замечаний, заявив, что они будут отдельно рассмотрены в суде. Обращался ли полковник Ягелло в суд, остается неизвестным.

Издание в Ташкенте в 1907–1909 гг. словарей и разговорников, составивших серию «Среднеазиатские наречия» и редактировавшихся полковником Ягелло, не могло остаться незамеченным для российского востоковедного сообщества. Первые осторожные и достаточно сдержанные критические голоса в отношении лингвистических работ Ягелло стали раздаваться в Ташкенте еще в период издания серии «Среднеазиатские наречия» (рецензия А. А. Семенова). Ситуация значительно изменилась после выхода работы Ягелло «Персидско-русский словарь» (Асхабад, 1908). Труд попал в поле зрения дипломированных востоковедов, специалистов по иранской филологии, для которых такая научная активность на туркестанской окраине явилась большой неожиданностью, тем более что она относилась к лицу, не входившему в узкую корпорацию востоковедов академической школы. Главным «идейным» центром критики востоковедной деятельности сотрудников Ташкентской офицерской школы в это время явился Лазаревский институт восточных языков.

В 1909 г. известный русский ориенталист академик Ф. Е. Корш, являвшийся преподавателем иранской филологии в Лазаревском институте, опубликовал рецензию на персидско-русский словарь И. Д. Ягелло [1219]. В рецензии среди прочего было отмечено: «Очень странная книга, которая, при бедности нашей литературы по части Востока, может принести некоторую долю пользы, но, с другой стороны, в неопытных руках должна оказаться положительно вредной. Дело в том, что ориенталистическая ученость автора ограничивается, по-видимому, знанием арабской азбуки, открывающим, правда, доступ к механическому чтению слов арабских, персидских, турецких, афганских, индийских, малайских, но, конечно, без умения различить эти слова по отдельным языкам, проверять правильность их написания и точно определять их значение. <���…> Cловарь г. Ягелло может иногда пригодиться иранисту, знающему притом и по-арабски, и по-турецки, но тот, кто помимо этих условий, вздумал бы ознакомиться с персидским языком по этому пособию, был бы неминуемо сбит им с толку» [1220].

В августе 1910 г. академик Корш в статье «Ответ полковнику И. Ягелло» [1221]вновь резко высказался в адрес Ягелло: «Имя автора (персидского словаря) было для меня пустым звуком, но мои товарищи персияне сказали мне, что знают его по составленной им книжке персидских разговоров, персидский язык которых им не известен». Более того, Корш назвал персидский язык, который преподавал в школе полковник Ягелло, «языком Ягелли», и что для этого языка «остается только найти того перса, который его поймет».

Здесь следует заметить, что критика академиком Коршем и другими востоковедами-иранистами полковника Ягелло была отчасти связана с его концепцией о существовании некоего среднеазитского варианта персидского языка. Ягелло считал, что разговорный персидский язык, достаточно широко распространенный в Средней Азии (особенно среди таджиков) и в прилегающей пограничной полосе соседних стран, имел свои региональные диалектные особенности. В силу этого Ягелло предлагал помимо «чистого» персидского языка предусмотреть в программе Ташкентской офицерской школы восточных языков изучение и «среднеазиатского персидского языка», который Ф. Е. Корш и окрестил «языком Ягелли». В рассматриваемый период концепция Ягелло о среднеазиатском персидском языке господствовала в Ташкентской офицерской школе, и ее разделяли ближайшие сотрудники Ягелло.

Штабс-капитан Н. Н. Стромилов в одном из служебных документов отмечал: «Рассматривая <���…> вопрос об изучении того или другого говора данной страны, казалось бы, что наиболее необходимо изучать не какой-то идеальный, имеющийся чуть ли не в одном только воображении, абсолютно чистый язык данного народа, а практически наиболее необходимый говор, наиболее распространенный в районе вероятного театра (здесь и далее в тексте выделено Стромиловым. – М. Б .) военных действий и, особенно, приграничной полосы изучаемой страны.

Если с точки зрения научно-педагогической и с точки зрения языкознания и необходимо изучать язык в его чистом виде, то, во всяком случае, эта цель, как имеющая характер более чисто научный, нежели прикладной, в военном деле вообще и в разведке в особенности должна быть поставлена на второй план, на эту сторону вопроса необходимо обратить внимание лишь в стенах школы; что же касается командировок, то во время них, как имеющих целью практическое изучение языков сопредельных стран, необходимо, как указано, изучать местные говоры ближайших к границе районов» [1222].