Михаил Басханов - История изучения восточных языков в русской императорской армии

Критика академика Ф. Е. Корша была подхвачена студентом 3-го курса специальных классов Лазаревского института Фози Хури (по происхождению православным арабом), опубликовавшим в 1910 г. критический памфлет «Фавориты Военного министерства» [1223], в котором призывал военное ведомство обратить внимание на бесполезные расходы со стороны штаба Туркестанского военного округа на «поощрение различных дилетантских, псевдонаучных работ своих офицеров». В качестве примера Фози Хури привел «Персидско-русский словарь» полковника Ягелло, сделав попытку его лингвистического разбора.

Становилось очевидно, что критика со стороны генерала Блюмера и сотрудников Лазаревского института бросала тень на репутацию не только полковника И. Д. Ягелло, но и самого военного ведомства. Главный штаб, которому были известны критические голоса, не нашел в этой ситуации ничего лучшего, чем сделать вид, что ничего существенного не происходит. Между тем недоразумения вокруг Ягелло все отчетливее принимали форму скандала. В ноябре 1910 г. капитан К. И. Карташевский, выпускник офицерских курсов восточных языков при Азиатском департаменте МИД (вып. 1905 г.), опубликовал в газете «Русский инвалид» статью, в которой негативно высказался в адрес полковника Ягелло [1224]. «Случайно, будучи на днях в Азиатском отделе Главного штаба, я увидел брошюру, озаглавленную “Фавориты Военного министерства”. Заинтересовавшись таким оригинальным названием ее, я взял ее в руки для прочтения. Брошюра эта представляет собой полемику полковника Ягелло со студентом Лазаревского института восточных языков г. Фози Хури (арабом) по поводу изданного г. Ягелло персидско-русского словаря, причем г. Фози Хури со свойственным ему восточным пылом громит вовсю г. Ягелло, доказывая, что изданный им словарь никуда не годится. Что словарь г. Ягелло очень плох – в этом не может быть, конечно, двух мнений для лиц, знающих персидский язык. Мы всецело поэтому присоединяемся к общему мнению о качестве этого словаря, выраженному в брошюре г. Фози Хури». В заключении Карташеский высказывал мнение, что Ягелло «действительно высказал большую смелость и совершил большой грех, взяв на себя непосильную задачу издать персидско-русский словарь».

Статья капитана Карташевского, в которой помимо прочего подвергалась сомнению способность самого Фози Хури судить о персидском языке, вынудила последнего выступить с разъяснением в газете «Русский инвалид» [1225]. Фози Хури в очередной раз негативно высказался в адрес И. Д. Ягелло, который якобы «ввел в заблуждение Военное министерство или, по крайней мере, штаб Туркестанского военного округа, конечно, совершил грех перед своим непосредственным начальством и, главное, перед своей родиной».

Создавшаяся ситуация вынудила Главный штаб обнародовать свою позицию. Она была сформулирована в короткой заметке, опубликованной в газете «Русский инвалид». В ней сообщалось: «Так как словарь этот возбуждал толки в печати и ранее, и так как из заметки г. Карташевского можно вывести заключение, что о качестве труда полковника Ягелло уже составилось определенное мнение, Азиатская часть Главного штаба считает необходимым разъяснить, что в настоящее время производится рассмотрение этого словаря вполне компетентными лицами, и, ввиду обширности этого дела, предпринятая работа еще не закончена» [1226].

Обстановка вокруг ташкентских военных востоковедов и их деятельности к концу 1910 г. несколько урегулировалась, и казалось, что конфликт с генералом Блюмером и его сторонниками исчерпан. Однако в марте 1911 г. Блюмер вновь выступил с критикой в адрес Ташкентской офицерской школы и лично полковника И. Д. Ягелло. В двух номерах журнала «Разведчик» Блюмер опубликовал статью «Знаем ли мы Восток» [1227]. Поводом для нее стало обнародование Главным штабом проекта нового Положения об изучении офицерами восточных языков.

В статье Блюмер сконцентрировал свою критику на работах полковника Ягелло и его сотрудников, не сказав, в сущности, ничего нового. Он вновь резко высказался о персидско-русском словаре и заявил, что работа является переработкой устаревшего словаря [1228]британского ориенталиста Фрэнсиса Стейнгасса (Steingass Francis Joseph, 1825–1903) с «примесью какой-то индустанско-турецкой приправы, в конец изуродовавшей его», и что словарем нельзя пользоваться для чтения книг и газет по причине отсутствия в нем современной лексики. «При слабости своих познаний, – замечал Блюмер, – автор не был в состоянии лично модернизировать допотопный лексикон, дополнив его хоть самыми современными выражениями, а обратиться за советами к людям компетентным, вероятно, не допускало самолюбие ученого. <���…> Появление подобных книг возможно только там, где лица, от которых зависит отпуск средств на них, абсолютно не в состоянии контролировать работу авторов. Всякий ориенталист остановил бы последних после прочтения первых же страниц их удивительных произведений» [1229].

Отзываясь о работе штабс-капитана А. В. Ефимова «Практическая грамматика языка фарси» Блюмер задавался вопросом: «<���…> как можно было допустить преподавание персидского языка по грамматике, составленной в свободное от службы время офицером, весь ценз востоковедения которого ограничился двухгодичным посещением офицерских курсов в Ташкенте? Неужели надо быть ориенталистом для того, чтобы понять, что с подобной подготовкой никоим образом нельзя справиться с такой трудной задачей, как составление толкового учебника? Да и к чему было сочинять новую грамматику, когда так просто было бы выписать через любой книжный магазин нужное количество экземпляров уже существующих пособий, написанных самыми компетентными ориенталистами, например, “Краткую грамматику персидского языка” Мирзы Джафара» [1230].

Блюмер подверг сомнению возможность штаба Туркестанского военного округа контролировать процесс изучения восточных языков в Ташкентской офицерской школе. «Ориенталисты штаба Туркестанского военного округа, – замечал Блюмер, – берутся за все, что угодно. Есть даже “Переводчик” к читральскому наречию, составленный поручиком Тумановичем под редакцией полковника Ягелло. Откуда названные ученые могли знать язык какого-то полудикого народа, живущего в Северной Индии, где-то среди выступающих гор Гиндукуша, один Аллах ведает» [1231]. В заключении статьи он высказывал убеждение, что долголетний опыт деятельности школы восточных языков в Ташкенте привел к «бесконтрольному хозяйничеству разных самонадеянных и несведущих дилетантов» [1232].

Статья генерала Блюмера вновь заставила полковника Ягелло выступить с опровержением в прессе. «В статье этой, – писал Ягелло, – нет ничего нового, и является она повторением той литературы, которую этот же автор, сам или через подставных лиц, из-за чисто личных побуждений вот уже около трех лет посвящает моей особе на страницах периодической печати. Сначала статья появилась в одном каком-нибудь издании; через некоторое время, когда о ней уже начали забывать, она с тем же содержанием, но под другим громким названием и за другой подписью появлялась в третьем, и таким образом эта литература за три года обошла: “Разведчик”, “[Русский] инвалид”, “Московские ведомости”, “Этнографическое обозрение”, “Новое время” и даже выпускалась отдельной брошюрой. Во всех этих статьях фигурировали одни и те же сомнительные “факты”, одни и те же имена и те же “ссылки”. Во всех этих статьях слишком ясно проглядывала одна определенная цель – дискредитировать мою служебную деятельность во что бы то ни стало, не стесняясь никакими способами, вплоть до измышлений, извращений и распускания ложных слухов» [1233].