Коллектив авторов - Маргиналы в социуме. Маргиналы как социум. Сибирь (1920–1930-е годы)

В начале 1920-х гг. первые партии ссыльных «политиков», оказавшихся в Сибири, стремились сохранять сплоченность. На первых порах активно возникали фракции и группировки единомышленников. По информации прокуратуры, к концу 1923 г. в большинстве районов Сибири, кроме Алтайской, Иркутской и Омской губерний, сложились группы политссыльных. Особой сплоченностью отличались объединения ссыльных в Красноярске, Нарымском крае и Ойротской области [936].

Следующим шагом следовало ожидать налаживания все более тесных контактов между различными группами «политиков». Однако этого не происходило в силу разного рода причин. Консолидации ссылки в новых условиях препятствовали отсутствие в стране сети легальных и нелегальных партийных центров, высокая степень распыленности ссыльных по территории Сибири и весьма пестрый их состав, а также жесткая система надзора со стороны властей и отсутствие открытой общественной поддержки внутри страны. В царские времена политссыльных сплачивало чувство вражды к самодержавию. У ссыльных 1920-х гг. этот объединяющий стимул отсутствовал. По словам одного из них, в руководителях страны они видели не врагов, а «всего лишь политических противников, и особенных репрессий по отношению к себе с их стороны не ожидали» [937]. Такие взгляды были характерны для социалистов, которые в борьбе за статус политических старались дистанцироваться от представителей правых партий и прочих лиц, относимых к «контрреволюционерам». Власти же, признавая статус «политиков» исключительно за представителями левых партий, содействовали расколу политической ссылки.

Ввиду отсутствия единой политической мотивации политссыльные не создавали крупных объединений. Главным стимулом к самоорганизации служили материальные трудности. Прежде всего именно для их решения создавались сообщества репрессированных. На протяжении 1920-х гг. ссылка оставалась разобщенной на локальные малочисленные группировки по партийному, национальному и конфессиональному признакам. Наиболее явно это прослеживалось на примере Нарымского края. К началу 1927 г. органы надзора насчитывали здесь три группировки анархистов: чигаринскую (во главе – Мясников), большенестеровскую (С. Рысс) и Парабельскую (Володарский, Немерицкий и Рейдман). Социал-демократы были представлены пятью колониями: колпашевской (включала ссыльных с. Тогур), инкинской, парабельской (включала ссыльных сел Костарево, Алатаево, Большое Нестерово и Чигара), нарымской и каргасокской. Лидером всех нарымских ссыльных меньшевиков признавался С.С. Цейтлин. Меньшевики делились на «старых» и «молодых». Первые не желали контактировать с представителями других партий, в то время как «молодежь» склонялась к сотрудничеству с эсерами и анархистами. Наиболее сплоченной, хотя и малочисленной, считалась группа эсеров в Колпашеве. Общепризнанным авторитетом среди них был находившийся в с. Парабель Д.Д. Донской, которого власти считали неформальным лидером всей политической ссылки Нарымского края. Группа ссыльных сионистов характеризовалась как исключительно замкнутая и неавторитетная [938].

Меньшевиков и эсеров возглавляли выборные старосты колоний. Так, колпашевская колония социал-демократов, насчитывавшая 28 чел., управлялась тремя старостами. Они ведали распределением общих денежных средств из касс взаимопомощи, выступали арбитрами в разрешении конфликтов между ссыльными, организовывали коллективные мероприятия, товарищеские суды и собрания по хозяйственным вопросам. В некоторых случаях старосты меньшевиков обращались за советом к старостам эсеров и наоборот, однако этим их взаимоотношения ограничивались. Не существовало единых координационных центров или каких-либо общих организаций политссыльных. У меньшевиков имелись свои отдельные библиотеки и общественные столовые. В Парабели многие политссыльные питались на квартире Донских. В колпашевской колонии была организована общая с эсерами и анархистами библиотека. Однако, по информации органов надзора, среди ссыльных господствовали фракционность и недоверие как к инакомыслящим группам, так и к однопартийцам. В каждом новоприбывшем «политике» подозревался агент ОГПУ. Внутренняя атмосфера ссылки той поры, по словам самих ссыльных, характеризовалась замкнутостью, подозрительностью и взаимными обвинениями в заговорах и неосторожности [939].

В первой половине 1920-х гг. политссыльные Нарымского края пытались организовать собственные мастерские. Однако это требовало объединения усилий многих ссыльных, чего в условиях советской ссылки добиться было очень трудно. Если трудовые артели и создавались, то в принудительном порядке, по распоряжению местных властей. Отдельные предложения ссыльных, касавшиеся организации коллективного хозяйства, не имели шансов на успех. В июне 1926 г. на имя председателя Красноярского окрисполкома поступило заявление ссыльного С.И. Полякова, который представился уполномоченным группы из 50 ссыльных, находившихся в городском изоляторе. Вероятно, желая любым способом избежать отправки на север округа, ссыльные обратились к властям с предложением выделить им в полосе железнодорожной магистрали и вблизи водных артерий земельный участок с лесным массивом и луговыми угодьями для организации «образцового» колхоза. По словам заявителя, это отвечало бы целям, с одной стороны, развития экономических сил Республики и, с другой – создания коллективных форм труда и «вовлечения частного капитала в процесс производства». Ссыльные выражали готовность закупить на свои средства сельскохозяйственные машины, оборудование, транспорт и скот. Поляков нарисовал перед властями радужные перспективы, пообещав организовать образцовое хозяйство, построить нужное количество жилья для членов коллектива и хозяйственные постройки. В письме содержалась просьба срочно обсудить проект до отправки членов инициативной группы по местам ссылки [940]. Однако власти посчитали правильным оставить проект без внимания.

«Троцкисты», начавшие пополнять ссылку в конце 1927 г., только углубили существовавший раскол. Социалисты воспринимали их как «опальных вельмож», которые вели себя соответственно. Поэтому никаких точек соприкосновения между ними не было и быть не могло [941]. Коммунистические оппозиционеры, стремясь подчеркнуть свое исключительное положение и не признавая за политических никого, кроме себя, держались обособленно от остальной массы репрессированных. Ссыльные социалисты не возражали против контактов с ними, однако ссыльные большевики предпочитали поддерживать отношения с парткомами и органами ОГПУ.

Среди большевиков-оппозиционеров было распространено убеждение, что по отношению к ним партия допустила досадную ошибку и скоро, осознав это, она вновь примет в свои ряды «преданных борцов за дело революции». В письмах в центральные партийные органы «троцкисты» выражали уверенность в том, что «при Ленине ссылка вообще не практиковалась». В одном из коллективных обращений ссыльных сторонников Л.Д. Троцкого в ЦК ВКП(б) говорилось о положительной роли репрессий, но только в том случае, если иx направлять против «буржуазии, ее международной агентуры, эсеров и меньшевиков». Ссыльный В. Лангер в письме в редакцию «Правды» клеймил обращение деятелей МОПР Криспина и Де Брукера к М.И. Калинину, в котором требовалось прекратить политические преследования в СССР как «негодную попытку нажить капитал на внутриполитических разногласиях». От себя он заявлял, что «ОГПУ – орган пролетарской диктатуры» [942].