Коллектив авторов - Маргиналы в социуме. Маргиналы как социум. Сибирь (1920–1930-е годы)

Поведение спецпереселенцев в местах нового их расселения зависело от многих объективных и субъективных факторов. Среди них центральное место занимала политика органов власти в конкретных формах ее реализации на практике, она обусловливала реакцию спецпереселенцев на действия власти, степень адаптации к новым условиям среды. Существовали факторы, определявшие и корректировавшие динамику взаимодействия спецпереселенцев с местным, коренным населением. Был также круг факторов, от которых зависели поведенческие отношения внутри самой спецпереселенческой массы.

В свою очередь, государственная политика в данной сфере на протяжении 1930-х гг. формировалась и эволюционировала под воздействием как долгосрочных, так и краткосрочных условий и причин. К числу первых следует отнести императивы социального, экономического и геополитического характера. Крестьянский («кулацкий») вопрос в переходную нэповскую эпоху имел прежде всего социальное (проблема союзников и противников большевистского режима) и экономическое (взаимоотношение секторов экономики) значение. Вплоть до конца 1920-х гг. положение и социальные перспективы зажиточного крестьянства не представлялись в глазах властей угрожающими, допускалось его участие в массовых непроизводственных кооперативных организациях. Ситуация резко изменилась в 1928 г., когда кризис хлебозаготовок из разряда экономического явления получил социальную квалификацию «кулацкой хлебной стачки». Далее началась эскалация методов внеэкономического воздействия на верхи крестьянства – вначале в виде усиления мер налогового и административного характера, затем в форме прямых репрессий (арестов и высылок с конфискацией имущества). «Ликвидация кулачества как класса» превратилась в важнейший социальный императив сталинского режима с колоссальным мобилизационным потенциалом.

«Ликвидация кулачества» имела под собой и очевидный экономический подтекст. Поначалу она приобрела сиюминутный конфискационный характер: предполагалось, что полученные в ходе экспроприации «кулацких» хозяйств имущество и ценности станут составной частью создаваемых коллективных хозяйств. Однако экономический эффект от конфискационных мероприятий оказался значительно меньше ожидавшегося – отчасти из-за экономического сопротивления «кулаков» по «самоликвидации» своих хозяйств, отчасти из-за мародерства и «самоснабжения» конфискованным имуществом низового сельского аппарата и бедноты. И только в ходе подготовки и проведения самой массовой карательной операции в деревне режим приступил к проработке вопроса о направлениях и формах использования принудительного труда репрессированного крестьянства. Данный аспект возник на пересечении логики проведения государственных репрессий и экономической целесообразности (утилизации трудового потенциала репрессированных) и прошел две фазы в процессе своей эволюции. Вплоть до начала 1931 г. (создание комиссии Политбюро под руководством А.А. Андреева) экономическая составляющая играла в формировании спецпоселений вспомогательную функцию в сравнении с карательно-изоляционной (выслать, расселить и затем «трудоиспользовать»). Высылка 1931 г. осуществлялась уже как часть государственной программы принудительных миграций с четкой производственно-экономической дислокацией комендатур не только в труднодоступных колонизуемых территориях, но и там, где реализовывались стратегические планы модернизации страны (Хибины, Урал, Кузбасс и т. д.).

Третьей составляющей государственной политики принудительных миграций 1930-х гг. выступал геополитический императив. Частью мероприятий по укреплению обороноспособности границ являлась «зачистка» пограничных территорий (и, шире, приграничных районов) от «неблагонадежных» «социально-опасных элементов». Первыми в ряду ставших впоследствии плановыми и массовыми принудительных миграций из приграничных регионов были переселения в глубь страны (в Сибирь) «социально-опасных элементов» осенью 1929 г. из районов Украины, Белоруссии и Северо-Запада РСФСР. Предусматривалось значительное по масштабам (несколько тысяч семей) «добровольное» переселение «неблагонадежных» групп населения, куда, наряду с имевшими родственников за границей и контрабандистами, зачислялись и «кулацкие» элементы. Начавшееся перемещение из западных в восточные районы страны коснулось к моменту массового «раскулачивания» нескольких сотен семей. В последующие годы территориальные «зачистки» носили смешанный характер, когда объектами репрессий становились как отдельные социальные («кулаки», «бывшие» и т. д.), так и этнические (поляки, немцы, корейцы и др.) группы.

В контексте стратегических установок сталинского режима феномен спецпоселений и системы принудительного труда являлся производным от перманентных «чисток», которые можно трактовать как выявление, ограничение и изоляцию слоев, групп и индивидов, признававшихся режимом потенциально или реально опасными для его существования. Принудительные миграции – не что иное, как технологически осуществляемые спецслужбами с опорой на другие государственные и общественные структуры операции по перемещению «вычищенных» из стратегических местностей (крупные города, приграничные территории и т. д.) в отдаленные территории с установлением для репрессированных особых режимных правил и ограничений, предусматривавших исполнение государственных трудовых повинностей. В 1930 г. депортация выполняла функцию «зачистки» от «кулаков» территорий «сплошной коллективизации». В 1931–1932 гг. высылка крестьян мотивировалась «очисткой» от «кулаков» колхозов и промышленных предприятий. Высылка 1933 г. выполняла задачи отселения от границ «неблагонадежных» элементов, «очистки» городов от маргинальных элементов после введения паспортной системы. Государственная политика в данном аспекте носила стабильный и предсказуемый характер: путем принудительных миграций страна делилась на «чистые», маргинальные и промежуточные территории. Отнюдь не случайно, что к моменту Большого террора спецорганы (НКВД) осуществляли не только специальные (репрессивные), но и плановые, добровольные переселения: в структуре НКВД в 1937–1939 гг. существовал переселенческий отдел, перенявший функции Всесоюзного переселенческого комитета.

Органы власти и управления не только определяли масштабы и направления принудительных миграций, но и стремились к установлению максимально полного и эффективного контроля и управляемости «контингентов» спецпереселенцев. Важным направлением повседневной практики стало выстраивание механизмов, определявших взаимодействие местных жителей и спецпереселенцев. Существование ограничительных и изоляционных процедур для проживавших в спецпоселках только отчасти решало проблему подконтрольности связей коренных жителей с пришлыми. Спектр взаимоотношений был самым широким – от конфликтных до дружеских. На характер взаимоотношений «вольного» населения со спецпереселенцами влияли такие факторы, как организационная сторона расселения (регулирование пользования освоенными земельными, лесными и водными ресурсами), снабжение спецпереселенцев продуктами и предметами первой необходимости (недостаток снабжения вызывал бродяжничество, воровство у местного населения и т. д.), этнокультурная совместимость (высокая у переселенцев из южных районов Сибири и низкая у переселенцев с Кавказа или изСредней Азии).