Коллектив авторов - Маргиналы в социуме. Маргиналы как социум. Сибирь (1920–1930-е годы)

Последующий быстрый рост кооперирования среди спецпереселенцев (в 1937 г. цифра достигла почти 87 %) свидетельствует прежде всего о том, что репрессированные крестьяне приняли продиктованные им государством принципы и условия хозяйствования. Но процент кооперирования в комендатурах сельскохозяйственного профиля значительно отличался от показателя в целом в советской колхозной деревне (93 % на 1937 г.). В спецпоселках сохранялся слой крестьян, занимавшихся неземледельческими промыслами, извозом, как и примерно такая же часть местного старожильческого населения. В этом состояла региональная специфика традиционной структуры занятости сельского населения северной части Западной Сибири, не связанная с «непримиримостью» к советской власти.

Долю «непримиримо враждебных» к власти спецпереселенцев, которая на 1932 г., по данным Долгих, составляла 20 %, по сохранившимся источникам статистически определить практически невозможно. Если механически зачислять в данную категорию всех бежавших из спецпоселков, то за 1932–1940 гг. на поселение в комендатуры Западной Сибири прибыло 555 728 чел., из них бежало 148 747 чел., или почти 27 % [1300]. Побеги действительно являлись протестной формой, но формой пассивной, поскольку в значительной части носили вынужденный характер (бытовая неустроенность, голод, болезни и т. д.). Стереотип «непримиримых» более применим к группе спецпереселенцев, осужденных за различные проступки и преступления. Статистика по данной группе велась ГУЛАГом только с 1935 г. За истекшие шесть лет (1935–1940 гг.) численность осужденных спецпереселенцев в Западной Сибири составила 6618 чел. [1301], однако большинство (3776 чел.) из них было репрессировано органами НКВД в годы «Большого террора» по сфальсифицированным приговорам. Отсюда следует, что доля тех спецпереселенцев, кого власть низвела до положения уголовных преступников и своих политических врагов, в конце 1930-х гг. была крайне незначительной. Постепенное «размывание», а затем и практическое исчезновение на протяжении 1930-х гг. «непримиримо враждебных» к власти спецпереселенцев отнюдь не означало, что они «затаились». Рост же удельного веса кооперированных среди спецпереселенцев не свидетельствовал о «перековке» крестьян. Основная их масса стремилась приспособиться к условиям и режиму спецпоселения. Статистика свидетельствует, что процесс адаптации длился около пяти лет и пришелся на 1935–1936 гг. (рождаемость превысила смертность, по численности возвращенные и возвратившиеся возобладали над бежавшими). Относительно стабильными стали формы и направления хозяйственной деятельности в комендатурах. Спецпереселенцы в массе приняли основное требование власти и хозяйственно «осели» в местах своего принудительного размещения. Именно труд, а не противостояние или сотрудничество с органами власти стал доминантой в поведении спецпереселенцев на протяжении 1930-х гг.

Взаимоотношения спецпереселенцев и местного населения в районах дислокации комендатур были различными: от приязни и помощи до враждебности старожилов к «кулакам». Долгих в докладе Запсибкрайисполкома от 25 февраля 1931 г. оценивал направленность и последствия создания спецпереселенческой административно-хозяйственной «автаркии» в Нарымском крае так: «Наплыв спецпереселенцев произвел сдвиг и в самом населении. С одной стороны, мы имеем случаи сочувствия, с другой – ярко выраженного недовольства, в особенности в местах размещения семей, поселяемых у старожильческого населения. Теснота, грязь, антисанитария, скудность и ограниченность продовольствия, бедствующее положение семей вынуждало наиболее сердобольных делиться своим, а других – отказывать во всем, вплоть до выселения из дома, отказа в варке пищи и т. п. Одновременно в ряде комендатур (особенно [в] Шерстобитово, Чае) местное “кержатское” население, жившее изолированно ряд десятилетий и сохраняющее до сих пор старообрядческие традиции, снимается с мест (из боязни осквернения) и движется далее на север, образуя свои заимки и поселки. В общем освоение севера через спецпереселенцев вызывает не только хозяйственные изменения, но и производит частичное оттеснение и структурные сдвиги среди коренного населения» [1302].

Столь же остро стоял вопрос о вторжении комендатур в существовавший веками традиционный уклад жизни малых народностей Севера. По признанию местных властей, при массовом вселении спецпереселенцев началась перекочевка коренных жителей края с обжитых мест. В марте 1932 г. Западно-Сибирский Комитет Севера представил в Центр докладную записку «О положении туземного населения в северных районах Нарымского края в связи с вселением в эти районы спецпереселенцев». В документе приводились факты нарушения прав и интересов коренных народностей [1303]. Ситуация усугубилась летом 1933 г. в связи с вселением на Нарымский Север новых «спец-контингентов» – преимущественно городских маргиналов, которых «вычищали» из городов, и жителей пограничных районов. Нарымскому окружкому партии было поручено выступить в роли надведомственного регулятора взаимоотношений между коренными жителями и спецпереселенцами. Хозяйственные органы совместно с аппаратом СибЛАГ обязывались сбалансировать интересы обеих категорий населения, в частности в сфере пользования рыбопромысловыми и сенокосными угодьями, ягодными и кедровыми урманами и т. д. Было решено оказать материальную помощь тем селькупским хозяйствам, которые желали переселиться в национальный Тымский район [1304].

Секретарь Нарымского окружкома партии К.И. Левиц в информации крайкому от 1 ноября 1933 г., приводя многочисленные факты нарушения условий хозяйствования «туземцев» действиями спецпереселенцев, вполне правомерно ставил вопрос об ответственности руководства СибЛАГа и подчиненного аппарата комендатур за происходившее. Левиц также отмечал, что в «ряде мест поселковые коменданты настроены явно шовинистически и проявляют великодержавный шовинизм на практике. Например, бывший пом[ощник] коменданта Нюрольской комендатуры Иванов неоднократно в присутствии туземцев заявлял, что “нечего няньчиться с туземцами, национальная политика Советской власти направлена на уравнение в правах всех национальностей Союза, что мы видим из того, что у нас в комендатуре имеются поселенцы различных национальностей, так и туземцев не нужно выделять в какую-то особую льготную группу”. А комендант той же комендатуры Люберцев выступил на съезде уполномоченных Нюрольского с/совета, заявил: “Трудпереселенцы такие же люди, и туземцы должны с ними рука об руку пойти на строительство нового социалистического хозяйства”» [1305]. Партийный руководитель был обеспокоен и бытовым «сращиванием» переселенцев с «туземцами»: «Остяк Сигильетов Василий, женившись на трудпереселенке, явился в тузсовет и потребовал выдачи для себя и своей жены справки на предмет выезда из района к месту прежнего жительства своей жены в Бийский район Запсибкрая» [1306]. Таким образом, Левиц, будучи истинным аппаратчиком, пытался лавировать в конфликтной ситуации: защищая «туземное население» и от «искривлений национальной политики» комендантами, и от «кулацкого идеологического влияния», он при этом заботился и о выполнении директивы о колонизации Севера силами репрессированного крестьянства. Функционер осознавал, что сложившуюся на практике чересполосицу спецпоселков и юрт «туземцев» нельзя устранить без издержек, и выходом из положения считал удаление немногочисленных переселенцев из Тымского национального района [1307].