Ирина Левинская - Элиас (Илья) Бикерман. Петербургский пролог / Elias Bickerman. Petersburg Prologue

Все ограничения можно было снять, приняв крещение. Как правило, это помогало: университетскими профессорами были выкресты Д. А. Хвольсон, Ф. Ю. Левинсон-Лессинг, Е. В. Тарле (последний крестился в православие не из карьерных соображений, а по романтической причине – ради заключения брака с любимой девушкой). Однако иногда и крещение положения не спасало: так, например, министр народного просвещения (1898–1901) Н. П. Боголепов не допустил к занятиям по подготовке к профессорскому званию историка литературы выкреста П. С. Когана. В 1902 г. попечитель Московского учебного округа П. А. Некрасов не утвердил решение юридического факультета об оставлении на кафедре финансового права для приготовления к профессорскому званию М. И. Фридмана. Не только сам Фридман, но его родители были выкрестами. Объясняя причину своего решения, Некрасов сообщил декану юридического факультета, что «привлечение лиц еврейского происхождения, хотя бы и принявших православие, крайне не желательно, тем более что и до поступления в университет евреи часто принимают христианство, а потому решение подобных дел… требовало бы большей осторожности» 169. В течение двух лет Фридман пытался оспорить решение попечителя учебного округа, но безрезультатно.

Принять крещение ради карьеры соглашались немногие и после тяжелых колебаний. Дело было не в религиозности студентов-евреев, мечтавших о научном или педагогическом поприще, – многие из них к религии относились индифферентно или даже отрицательно 170, а в моральной стороне вопроса.

Известный филолог-классик и новолатинский поэт Яков Маркович Боровский, человек религии абсолютно чуждый, окончил знаменитую Санкт-Петербургскую Шестую гимназию, в которой для желающих был факультатив по древнегреческому языку (вызвавший поначалу большой интерес у гимназистов, вскоре, впрочем, его утративших, за исключением братьев-близнецов Боровских), мечтал заниматься классикой, но был вынужден поступить в Политехнический институт. Только после Февральской революции, когда все ограничения для евреев были сняты, он смог со спокойной совестью перевестись на вожделенный историко-филологический факультет университета.

Известный историк античности Соломон Яковлевич Лурье, будучи атеистом, долго колебался, следует ли ему принять крещение ради того, чтобы остаться в университете «для подготовки к профессорскому званию» (как бы сейчас сказали, в аспирантуре). Характерно, что первоначально он поступал в Петербургский технологический институт именно потому, что понимал, что в столь любимой им области занятий классическими древностями перспектив у него нет. Крещение как решение всех проблем им тогда не рассматривалось. И только случайная тройка по сочинению помешала ему поступить в Технологический институт и стать инженером. Под влиянием уговоров отца, который так же, как и Иосиф Бикерман, вырос в местечковой религиозной семье и порвал со своим прошлым, он все же крестился в лютеранской церкви, но считал крещение «гнуснейшим из компромиссов». Как отметил один из студентов, отвечая на анкету 1913 г., распространенную среди евреев, учившихся в высших учебных заведениях Москвы, «еврей не имеет права быть ренегатом вследствие тяжелого положения его братьев» 171.

Другому карьерному выкресту, генералу Грулеву, пришлось для оправдания (а необходимость в нем он чувствовал) закрыть глаза на очевидный антииудаизм реального «уличного» православия и апеллировать к христианским идеалам по букве и духу:

«Пристойно ли, однако, оставлять ряды слабых и гонимых и переходить к сильным и гонителям?

Да, – это было бы так, если бы христианство было в борьбе с еврейством. Но ни по букве, ни по духу христианского вероучения вообще, и православного в частности, нет никакой вражды к еврейству 172; напротив, – это ведь родственное вероучение, состоящее из Старого и Нового Завета, не имеющее ничего общего с гонением на евреев, народившимся лишь впоследствии, с течением веков, среди, темных низин народных, при изуродованном понимании религиозных верований.

А гонители? Разве это народ русский, или какой бы то ни был другой народ в мире? Ведь гонители, одержимые юдофобством, – это везде и всюду самые низкие элементы, ограниченные умственно и нравственно» 173.

Надо отметить, впрочем, что среди студентов-евреев находилось незначительное количество таких, которые или одобряли переход в христианство, или относились к подобному решению индифферентно. Одесская перепись среди студентов-евреев, проведенная в 1911 г., показала, что 4,4 % одесских респондентов оценили переход в христианство положительно, 7,3 % – безразлично, 88,3 % – отрицательно, однако только 62 % из них– «безусловно отрицательно», 21, 2 % – «условно отрицательно», 5,1 % – «не осуждая». Интересно, что процент относящихся к крещеным товарищам без осуждения оказался существенно выше, чем тех, кто их осуждал как ренегатов: 48 % и 35 % соответственно 174. Основная мотивировка отрицательного отношения к крещению у одесских студентов так же, как у их киевских или петроградских собратьев, находилась не в религиозной, а в моральной плоскости: «К крещению отношусь отрицательно, но исключительно вследствие бесправного положения евреев, не по религиозным соображениям», «Хоть и ни во что не верю, но в крещении вижу личное унижение» 175.

Думается, что вопрос о возможности крещения перед Ильей Бикерманом не стоял. Но и отказываться от своего призвания он не захотел. Перед его глазами был пример отца, окончившего историко-филологический факультет Новороссийского университета. В конце концов, оставались частные учебные заведения, в которых можно было преподавать евреям – до перехода на чисто журналистскую деятельность его отец был учителем в двух одесских гимназиях. И, скорее всего, вслед за своим отцом он верил в обретение евреями всех прав в ближайшем будущем.

24 июля 1915 г. Илья Бикерман подал заявление и 13 августа 1915 г. был зачислен «в норму на имеющуюся открытую вакансию» в Петроградский Императорский университет 176. Норма, т. е. ограничение на прием евреев в высшие учебные заведения, вводилась постепенно и видоизменялась в зависимости от политической ситуации в империи. Ее появление датируется 1882 г., когда впервые была установлено, что от всех поступивших на первый курс Военно-медицинской академии студенты иудейского вероисповедания могут составлять не более 5 %. Годом позднее такая же норма была установлена в петербургских Горном и Лесном институтах, которые находились в ведении Министерства государственных имуществ 177. Вскоре очередь дошла и до Министерства народного просвещения. К 1887 г. квоты на прием евреев составляли: 3 % в Московский и Петербургский университеты, 5 % – в провинциальные университеты вне черты оседлости и 10 % – в университеты, расположенные в черте оседлости, а также в Киевский. Очевидная несправедливость и дискриминационные характер процентных норм были очевидны даже тогдашнему министру народного просвещения И. Д. Делянову. В 1889 г. по его предложению попечителям учебных округов был разрешен сверхнормативный прием. Иногда министр вмешивался в увеличение приема евреев самолично. В результате, например, из 82 евреев иудейского вероисповедания, принятых в 1897 г. в Новороссийский университет, 71 были приняты по распоряжению Делянова 178. Процентные нормы не оставались неизменными. В 1901 г. они были снижены с 10 % до 7 % в черте оседлости, с 5 % до 3 % – вне ее и с 3 % до 2 % в столицах в ответ на студенческие беспорядки, виновными в которых власти считали студентов «нерусского происхождения» 179. Только в 1903 г. нормы вернулись к прежнему уровню, а на один 1904/1905 учебный год по случаю рождения наследника были даже повышены: с 10 % до 15 % в черте оседлости, с 5 % до 7 % – вне ее, с 3 % до 5 % – в столицах. В годы Первой русской революции процентные нормы были временно приостановлены из-за противодействия этой несправедливой практике со стороны либеральной профессуры и студенчества, в среде которого антисемитов было существенно меньше, чем противников антисемитизма: согласно переписи студентов Петербургского технологического института, которая проводилась в 1909/1910 учебном году, 59 студентов высказались за равноправие евреев, 12 были безразличны к проблеме или не определились со своим отношением и 25 высказались против равноправия. Результаты этой переписи показывают, однако, что когда граф И. И. Толстой, министр народного просвещения в 1905−1906 гг., писал, что антисемитизм правительства уничтожал «в зародыше антисемитизм в среде учащегося юношества, которое никогда не помирится с грубой и кричащей несправедливостью и издевательством над товарищами», то он по благородству души преувеличивал нравственные качества молодежи. 180