Яков де Санглен - Записки. 1793–1831

Е. Ф. Кудрявцов, честнейший и благороднейший человек, вручил полицмейстеру 1000 рублей ассигнациями, приказав ему ехать к князю Грузинскому, князю Трубецкому, Захарьину и Левнивцеву и сказать им, что он дал 1000 рублей, чтобы и они со своей стороны тоже оказали им вспомоществование, которые все по богатству своему превзошли ожидание губернатора. Он приказал снять с князя Сибирского и Турчанинова оковы, накупить им все нужное, а остальные деньги им вручить. По выходе полицмейстера, призвал он своего правителя канцелярии Солманова и продиктовал донесение его величеству, которое было, сколько упомню, следующого содержания: «Полагая, что угодно вашему величеству, дабы преступники, князь Сибирский и Турчанинов, доехали живые до места своего назначения и тут раскаялись бы в своих преступлениях, я, при проезде их через Нижний Новгород, убедясь, что они больны, ноги их в ранах и, невзирая на появившуюся зиму, не имеют ни шуб, ни шапок, ни денег, приказал снять с них оковы, снабдить всем нужным, и тем думаю исполнить волю императора моего, о чем донести вашему величеству счастие имею».

В скором времени получен был губернатором высочайший рескрипт, сколько помню, вкратце следующого содержания: «Вы меня поняли; человеколюбивый ваш поступок нашел отголосок в сердце моем; и в знак особого моего к вам блоговоления препровождаю при сем знаки Св. Анны 1-й степени, которые имеете возложить и проч.».

Сей поступок, доказывающий доброту сердца и великодушие императора, даже к преступникам, мнимым или настоящим — все равно, показывает как поняли государя окружающие его.

Один поручик подал императору прошение на капитана своего, который наградил его пощечиной. Государь приказал объявить ему истинно рыцарское свое решение: «Я дал ему шпагу для защиты Отечества и личной его чести; но он видно владеть ею не умеет; и потому исключить его из службы». Через несколько времени тот же исключенный офицер подал опять прошение об определении его в службу. Вице-президент Военной коллегии Ламб [77] Ламб Иван Варфоломеевич (1742–1801), генерал от инфантерии, вице-президент Военной коллегии. докладывал о том и спрашивал повеления: каким чином его принять?

— Натурально, тем же чином, — отвечал государь, — в котором служил; что император раз дает, того он не отнимает.

На Царицыном лугу учил император Павел Преображенский батальон А. В. Запольского [78] Запольский Андрей Васильевич (1768–1813), генерал-майор (1804). . Батальон учился дурно. Император прогневался и прогнал его с плац-парада. Теперь, по приказанию, выходит из Садовой улицы, через бывший тогда мостик, батальон Семеновского полка графа Головкина [79] Головкин Гавриил Гаврилович (1775–1805), граф, служил в л. — гв. Семеновском полку, затем был полковником 8-го егерского полка, смертельно ранен в войне с Францией в 1805 г. в бою под Ламбахом. . Едва император, у которого гнев еще не простыл, завидел этот батальон, как уже кричал: «Дурно, дурно!» Головкин, обратясь к батальону, ободрял солдат словами: «Хорошо, ребята! Хорошо». Император продолжал кричать: «Дурно, дурно!» Головкин повторял: «Хорошо, хорошо». А когда император прибавил: «Скверно, гадко!» Головкин скомандовал: «Стой! Направо кругом марш!» и ушел с плац-парада, опять по Садовой улице. Император, обратившись к Палену, сказал:

— Что он делает? Воротите его!

Граф Пален ногоняет Головкина и приказывает ему, от имени императора, возвратиться.

— Доложите его величеству, — отвечал Головкин, — он прогневался на Преображенский батальон, мои солдаты идут исправно. Император кричит: «дурно», я: «хорошо!» люди собьются и в самом деле будет (не хорошо) дурно. Я нынче императору своего батальона не покажу.

Как ни старался граф Пален его уговорить, но Головкин все шел с своим батальоном в казармы. Граф Пален возвратился и рассказал ответ Головкина.

— Тьфу! — вскричал император. — Какой сердитый немец! [80] Г. Г. Головкин назван немцем, поскольку являлся внуком графа А. Г. Головкина, который в 1758 г., будучи послом в Голландии, отказался вернуться на родину, принял протестанство и стал родоначальником заграничной ветви графов Головкиных, но его дети остались российскими подданными, хотя проживали за границей. Однако он прав! Да ведь и ты из немцев, помири нас, пригласи Головкина ко мне отобедать.

Этот рассказ может служить доказательством того, как император всегда был готов сознаться в собственной горячности своего характера, и той готовности, какую он оказывал исправить нанесенные им оскорбления.

Это не оправдывает тогдашнего о нем мнения, будто он хотел явиться тираном; тиран за публичное ослушание наказал бы примерно Головкина, а с тем вместе это показывает, как дурно поступили те, которые из пустого страха и перемены мундиров оставили службу и предали государя Кутайсову и прочим, и гатчинским его офицерам. Рыцарский дух его тут уже пищи не имел. Мы повторение сему еще увидим в рассказе о человеке: similis simili gaudet [81] Как те же даты (лат.). .

Вот еще анекдот, свидетельствующий об удивительной горячности государя и всегдашней готовности исправлять им самим испорченное. Павел Васильевич Чичагов, по обширным своим математическим сведениям, твердости характера и возвышенности духа, заслужил уже в первых чинах общее уважение флотских офицеров, независимо от того, что отец его, Василий Яковлевич [82] Чичагов Василий Яковлевич (1726–1809), русский флотоводец, адмирал (1782). , в царствование Екатерины с отличием командовал флотом, был полным адмиралом и кавалером орденов Св. Андрея Первозванного и Св. Георгия 1-й степени, что в то время ценилось очень высоко.

При восшествии императора на престол Павел Васильевич был уже несколько лет капитаном 1-го ранга; во флоте строго соблюдалось старшинство, и никто, разве за самый отличный подвиг, не мог опередить другого. Император призвал Баратынского [83] Баратынский Богдан Андреевич (1771–1820), вице-адмирал. В 1798 г. имел уже чин контр-адмирала. и посадил Чичагову на голову [84] Как позднее вспоминал сам П. В. Чичагов: «По той причине, что Барятинский, бывший мичманом в то время, когда я был капитаном, ныне сделался старшим надо мной, и я не хочу подвергаться случаю быть ему подчиненным» (Записки адмирала Павла Васильевича Чичагова первого по времени морского министра. М., 2002. С. 645). . Может быть, Чичагов эту обиду и перенес бы, ибо один он был обижен; но когда отец его приехал из деревни в Петербург, чтобы лечиться от глазной боли, и император приказал его выслать за то, что он приехал без особого на то дозволения, тогда Павел Васильевич подал в отставку и, получив оную, отправился к отцу в Шкловское их имение, пожалованное Екатериной. При императрице Екатерине, русский флот действовал на морях соединенно с английским; император увидел пользу этого учреждения для флота и адресовался к английскому двору: не пожелает ли оный принять по-прежнему нашу эскадру и присоединить ее к своему флоту. Англичане, не отвергая сего предложения, желали прежде узнать, кто будет командовать эскадрой. На ответ, что, как и прежде, она будет послана под начальством вице-адмирала Ханыкова [85] Ханыков Петр Иванович (1743–1813), адмирал. , английский флот просил заменить его П. В. Чичаговым, офицером ему известным, и который отличился взятием с одним своим фрегатом «Венус» нескольких призов. Наш двор отвечал, что Чичагов в отставке и что, сверх того, он по своему чину не может командовать эскадрой. Ответ был, что в Англии поручают эскадры не по чинам, а по достоинству, и что если нельзя прислать Чичагова, то больших успехов от присоединения русского флота ожидать нельзя. Немедленно отправлен в Шклов фельдъегерь с приказанием Чичагову, поспешно приехать в Петербург для вступления в службу. Павел Васильевич дерзнул объяснить императору письменно, что он служить не может. Содержание этого письма, сколько помню, было следующее: «Русский дворянин служит единственно из чести, и служба его должна по справедливости обратить на себя внимание императора; что он никогда не уповает достигнуть до заслуженной славы отца своего; но, невзирая на все заслуги старца, он был выслан его величеством из Петербурга, где хотел получить облегчение от глазной болезни. Долговременная усердная служба отца не уважена. Из чего же служить русскому дворянину? А потому, не имея ввиду ничего лестного в будущем, он вступить в службу не желает». Тотчас отправлен был из Петербурга в Шклов другой фельдъегерь, с повелением привезти Чичагова в Петербург и представить его прямо государю. Забыл ли император о дерзком письме Чичагова или, желая скрыть гнев свой из уважения к отзыву Англии, только сперва принял он Чичагова милостиво, сообщил ему переписку с английским двором и предоставлял ему даже право носить английский мундир.