Джон Эллиот - Испанская империя. Мировое господство династии Габсбургов. 1500–1700 гг.

Однако новые успехи комунерос под руководством свирепого епископа Саморы оказались не более чем временным явлением. Армия комунерос, состоявшая из местной милиции, сельских работников и горстки мелких дворян, не могла противостоять королевским войскам, двигавшимся на юг под предводительством коннетабля Кастилии. 21 апреля 1521 года две армии встретились в полях Вильялар в окрестностях Торо. Пехота комунерос оказала довольно слабое сопротивление, основная часть армии в замешательстве рассеялась, а Падилья и лидер комунерос из Сеговии попали в плен и уже на следующий день были казнены.

Теперь восстание комунерос практически подошло к концу. Толедо – первый из восставших городов Кастилии – сдался последним, благодаря героизму и решимости вдовы Падильи Марии Пачеко. Епископ Саморы тайно бежал, чтобы примкнуть к французским войскам, которые в тот момент вторглись в Наварру, но по дороге был схвачен и заточен в крепость в Саламанке. Там через пять лет его жизнь пришла к концу, такому же бурному, как и его жизнь. При попытке бежать он убил своего тюремщика, и Карл V отправил расследовать этот случай его старого врага алькальда Ронкильо. Ронкильо, проигнорировав его духовный сан, который в данном случае на удивление не соответствовал характеру его обладателя, приговорил Акунью к пыткам и гарроте. Тело епископа выставили на одной из башен Саламанки как грозное предупреждение, не имевшее особого смысла, поскольку открытое неповиновение королю и его министрам уже осталось в прошлом. После поражения в Вильяларе восставшие разбежались, а знать и дворяне, замешанные в беспорядках, воспользовались вторжением французов в Наварру как удобной возможностью продемонстрировать свою преданность короне. Восстание в Валенсии тоже потерпело поражение. Перес был разбит в октябре в окрестностях города Валенсия, а затем схвачен и в марте 1522 года казнен. Когда 16 июля 1522 года Карл сошел на берег в Сантандере, он вернулся в Испанию, где снова установился мир. К октябрю он почувствовал себя достаточно сильным, чтобы объявить комунерос всеобщее помилование, хотя около трех сотен бунтовщиков особым приказом были исключены из числа помилованных. Власть короны возобладала, и король вернулся в подавленную запуганную Кастилию полновластным хозяином. Но на этот раз он был осторожен и прибыл в сопровождении 4000 немецких солдат.

Поражение комунерос и валенсийского братства сыграло решающую роль в определении будущего Испании. Оно означало, что Габсбурги прочно утвердились и в Арагонской короне (где каталонцы и арагонцы в любом случае не смогли прийти на помощь валенсийцам), и в Кастилии, где прежде они встречали сопротивление или как минимум были неохотно приняты аристократией и городами. Победа роялистов завершила в истории Кастилии главу, начавшуюся со смерти Изабеллы в 1504 году. В течение прошедших семнадцати лет подвергались опасности все главные достижения Католических королей: объединение корон, ограничение влияния аристократии, утверждение королевской власти во всей стране. Победа сторонников Карла в Вильяларе окончательно закрепила эти достижения. С тех пор в Кастилии больше не было восстаний против власти короны.

Помимо очевидных плюсов, которые дало Кастилии восстановление твердой власти, следует отметить и другие последствия поражения комунерос, более сложные для оценки. Восстание 1520–1521 годов, хотя и было номинально восстанием против непопулярного иноземного правления, во многом носило черты гражданской войны и, как все гражданские войны, оставило после себя глубокие шрамы. Фамильные распри и вендетты, временно утихшие после восстановления королевской власти, вовсе не исчезли из политической жизни Кастилии. Традиционная вражда продолжала передаваться из поколения в поколение и, хотя семьи комунерос и антикомунерос больше не могли вступать в открытые столкновения, свою тайную жажду мести они несли ко двору новой династии, где продолжали борьбу за власть в коридорах и залах заседаний.

Трудно определить, насколько глубоким было идеологическое содержание этой борьбы, но есть признаки, что такие семьи комунерос, как Сапата, продолжали считать себя хранителями той пламенной националистической традиции, которая потерпела поражение в Вильяларе. Для Карла эта победа стала чем-то большим, чем триумф короны над ее традиционными врагами, или победа сил порядка над силами анархии. Она представляла собой кратковременный триумф Европы над Кастилией.

Комунерос сражались за спасение Кастилии от режима, характер и политика которого угрожали чувству ее национальной идентичности, с таким трудом обретенному всего одно поколение назад. Их поражение означало прочное установление иноземной династии с иноземной программой, угрожавшей растворить Кастилию в куда более обширном океане мировой империи. Имперская традиция была чужда средневековой Испании, и имперский настрой Карла V не встретил сочувственного ответа в широких слоях кастильского населения. Фердинанд, отстаивая интересы Арагонской короны, уже втянул Кастилию в крупные европейские предприятия, теперь с Карлом V в Кастилию хлынула новая волна европейских идей, предубеждений и ценностей, многие из которых ей трудно было принять. Признаки изменений виднелись повсюду. Уже в 1516 году бургундский орден Золотого руна расширили, чтобы предоставить десять мест испанцам, и в 1519 году Карл провел в Барселоне первую испанскую инвеституру. В 1548 году традиционный церемониал кастильских королей, к великой печали герцога Альбы, заменили церемониалом бургундского дома, а королевский двор преобразили по образцу бургундского. Эти изменения символизировали более тесную связь Кастилии с внешним миром, которую и подразумевало воцарение Карла Гентского на испанском троне.

Несмотря на сильные антиимперские настроения Кастилии, в кастильском обществе имелись определенные круги, готовые с радостью принять иноземные идеи. В период царствования Фердинанда и Изабеллы двор и университеты были открыты для иноземных веяний, и испанский гуманизм развивался под влиянием идей как из Италии, так и из Фландрии. Точно так же и религия в Испании вдохновлялась духовными веяниями из Нидерландов. В течение 1520-х годов испанская публика, которая в предыдущие десятилетия с таким энтузиазмом воспринимала труды нидерландских мистиков, теперь с не меньшим энтузиазмом обратилась к трудам величайшего из всех представителей нидерландского пиетизма Дезидерия Эразма.

Проникновение учения Эразма в Испанию является одним из самых примечательных событий в истории Испании XVI века. Ни в одной другой стране Европы сочинения Эразма не пользовались такой популярностью и не получили такого широкого распространения. В 1526 году «Энхиридион» появился в испанском переводе, и переводчик с гордостью написал автору: «Теперь у всех при дворе императора, в городах, церквях, монастырях и даже в придорожных тавернах есть „Энхиридион“ Эразма. До этого только немногие ученые могли читать его на латыни и не всегда его понимали. Теперь в Испании его читают люди любого звания, и, благодаря этой книге, те, кто раньше никогда не слышал об Эразме, теперь знают его». Огромную популярность Эразма в Испании, достигшую пика между 1527 и 1530 годами, вероятно, можно приписать значительному количеству конверсо в испанском обществе. Естественно, что этих «новых христиан», недавно перешедших из иудаизма, привлекала религия, не уделявшая большого внимания формальной обрядовой стороне и делавшая акцент на моральную и мистическую сторону христианства. Но, помимо привлекательности для конверсо, доктрина Эразма обладала потенциальной привлекательностью, которой обладал для испанцев север. Север, который теперь дал Испании ее короля.