Джон Эллиот - Испанская империя. Мировое господство династии Габсбургов. 1500–1700 гг.

Впрочем, реальное управление Испанией в течение двадцати с лишним лет находилось в руках человека скромного происхождения, уроженца андалузского города Убеда, Франсиско де лос Кобос. Поначалу Кобос, пользуясь покровительством секретаря королевы Эрнандо де Сафра, обеспечил себе должность в королевском секретариате. Затем он медленно, но верно поднимался по служебной лестнице в администрации Фердинанда, однако в 1516 году после смерти Фердинанда принял определяющее для своей карьеры решение и уехал из Испании во Фландрию. Знающий и исключительно трудолюбивый человек, он, как никто другой, славился своей доброжелательностью и чувством юмора. Приехав во Фландрию с рекомендациями от Сиснероса и дополнительным преимуществом, заключавшимся в том, что был одним из немногих испанских королевских чиновников, не имевшим ни капли еврейской крови, он, благодаря своему обыкновению угождать влиятельным людям, смог добиться расположения Шевре, который назначил его секретарем к королю. С этого момента его будущность была предопределена. Когда Карл вернулся в Испанию, опыт Кобоса в различных сферах управления Кастилией сослужил ему добрую службу. А то, что он уверенно завоевывал расположение короля, все более очевидно делало его соперником верховного канцлера Гаттинары. 1523 год отмечен борьбой между этими двумя людьми за контроль над государственной машиной – борьбой, в которой к моменту смерти Гаттинары в 1530 году Кобос уже фактически победил. С 1529 по 1533 год Кобос путешествовал за границей с императором, исполняя роль его главного советника вместе с Николя Перрено де Гранвилем. Но затем его знания в области финансов и, возможно, несколько прохладное отношение к имперской политике побудили Кобоса остаться в Испании, где он пользовался огромной властью и влиянием до самой своей смерти в 1547 году.

Под мягким руководством Кобоса управление Испанией шло гладко, и могло создаться впечатление, что в течение двадцати или тридцати лет внутри страны ничего не происходило. Страшные грозы, бушевавшие в 1520–1521 годах, умчались прочь. Почти неестественное спокойствие воцарилось в политической жизни Кастилии, где повторяющиеся жалобы кортесов по поводу длительного отсутствия императора и тяжелого бремени расходов на его имперскую политику стали практически единственными внешними признаками серьезного беспокойства о будущем, которое когда-то вдохновило восстание комунерос.

В то время как спокойствие в стране, уставшей от гражданской войны, можно отчасти приписать искусному правлению Кобоса, не меньшую роль в этом играл статичный по своей сути характер политики Карла V. Его империя состояла из целого ряда наследственных владений – габсбургских, бургундских и испанских, – полученных этой династией в разные периоды и управлявшихся ею в зависимости от условий, отличавших одну страну от другой. Представление Карла о его многочисленных, разбросанных далеко друг от друга территориях было патримониальным. Каждую из этих территорий он считал независимым от других образованием, управлявшимся традиционным для него способом согласно его традиционным законам. Тот факт, что теперь эта территория являлась одной из многих частей, управляемых одним сувереном, не казался ему существенным. И надо сказать, что своим поведением его территории способствовали укреплению такого представления. Ни одна из них не хотела считать, что она имеет второстепенное значение только потому, что ее король является еще и императором Священной Римской империи и правителем других государств. Например, Испания в сентябре 1519 года взяла с Карла следующее обещание: «То, что титул императора ставится впереди титула короля Испании, ни в коем случае нельзя понимать как факт, ставящий под сомнение свободы и привилегии ее королевств».

Таким образом, связи между различными территориями, принадлежащими Карлу, по своему характеру напоминали связи между территориями, составлявшими средневековую федерацию Арагонской короны. Каждая продолжала пользоваться своими законами и свободами, и любое изменение этих законов с целью привести конституционные системы различных территорий к большему единообразию воспринималось бы как нарушение наследственных обязательств суверена перед его подданными. Этот традиционный взгляд хорошо выразил один из юристов XVII века: «Королевства должны управляться так, словно король их всех является королем только каждого отдельного из них». Суверен всех королевств оставался, прежде всего, королем каждого, и от него ждали – в наивном пренебрежении любыми возможными препятствиями, налагаемыми пространством и временем, – что он будет вести себя согласно этому принципу. Для арагонцев Карл был королем Арагона, для кастильцев – королем Кастилии, для фламандцев – графом Фландрии. И если иногда они позволяли себе испытывать определенное чувство гордости тем, что их король правит еще и многими другими территориями, то обычно его перевешивало раздражение, вызванное требованиями этих других территорий и, следовательно, пренебрежение их интересами.

Из концепции империи Карла, как простого объединения территорий, почти случайно связанных одним сувереном, вытекали важные следствия. Во-первых, она вела к «замораживанию» различных конституционных систем на этих территориях. Каждая внимательно отслеживала реальные или мнимые угрозы своему традиционному статусу, и это, в свою очередь, подавляло появление любых институциональных структур империи как единого целого, что, вероятно, понравилось бы Гаттинаре, но о чем сам Карл никогда не думал. Во-вторых, это препятствовало возникновению более тесных связей между территориями по экономическим или политическим причинам, что со временем помогло бы создать чувство принадлежности к империи, как к общему делу. В отсутствие этого чувства владения Карла продолжали мыслить исключительно в терминах своих собственных интересов и негодовать по поводу участия в войнах, которые мало их затрагивали или не затрагивали вовсе.

Что касается Кастилии, то многие аспекты политики Карла резко отличались от традиционной политики, которую проводили его предшественники. Его вражда с королем Франции и война против протестантских принцев Германии не имели ничего общего с продвижением кастильских интересов и едва ли оправдывали использование кастильской живой силы и трату кастильских денег. Даже его итальянская политика, кульминацией которой стал захват герцогства Миланского и установление на полуострове испанского доминирования, подвергалась суровой критике со стороны таких кастильцев, как кардинал и архиепископ Толедо Хуан Тавера, сравнивавший правление Карла с временами Фердинанда, Изабеллы и Сиснероса. Для Таверы и его друзей вовлечение Испании в итальянские дела было продолжением «арагонской» внешней политики Фердинанда и втягиванием ее в европейские конфликты, тогда как интересы Кастилии требовали мира в Европе и продолжения крестового похода против неверных на берегах Африки. Не менее «кастильский», но более реалистичный герцог Альба понимал стратегическую важность Италии для сохранения контроля над одной из главных сфер интересов Кастилии, а именно бассейна Западного Средиземноморья, которому все сильнее угрожало наступление турок.