Джон Эллиот - Испанская империя. Мировое господство династии Габсбургов. 1500–1700 гг.

От проблемы хронической нехватки денег нужно было как-то избавляться, и этого удалось достичь за счет привлечения банкиров и продажи juros. За тридцать семь лет Карл V, чей доход как короля Испании составлял сначала около 1 000 000 дукатов в год, а после 1542 года 1 500 000, смог занять 39 000 000 дукатов в счет кредита Кастилии. До того ужасного времени после 1552 года, когда императорский кредит фатально пошатнулся, целый ряд банкиров: немецких, генуэзских, фламандских и испанских – были готовы ссудить ему денег, понимая, что получат оплату после прихода очередной флотилии с драгоценными металлами или за счет будущих налогов, собранных с Кастилии. Это понимание выражалось в форме письменного договора, известного как aciento, подготовленного Советом по финансам. Целью aciento было определение времени и места, где банкиры предоставят кредит, а также условий, процентов и способов его возмещения. Как только система получения aciento оформилась и приняла регулярный характер, потребности императора возросли, источники дохода короны один за другим стали передаваться банкирам, и все большая и большая часть ее годового дохода стала уходить на оплату долгов.

Продажа juros имела сходные последствия. Изначально juros представляли собой ренту, выделяемую короной из доходов государства в знак особой благосклонности. Но уже при Фердинанде и Изабелле значительное число juros было продано в помощь финансированию войны в Гранаде. Карл V продолжил и настолько расширил эту практику, что она достигла гигантских масштабов. Juros, доходность которых составляла до 7 процентов в зависимости от типа купленной juro, были, в свою очередь, закреплены за одной из rentas ordinarias, и в результате к 1543 году 65 процентов обычных доходов уходило на выплату этих рент. Помимо того что корона так упорно отдавала в залог свои будущие доходы, что ее ежегодные поступления из обычных источников потеряли всякое реальное значение, очень важные экономические и социальные последствия имел огромный рост количества juros, проданных в период царствования Карла V. Эти juros покупали местные и иностранные банкиры, купцы, знать и вообще все, у кого было хоть немного свободных денег. Результатом стал резкий рост в Кастилии класса рантье, вкладывающих деньги не в производство или торговлю, а в прибыльные государственные облигации и живущих на доходы от них. Даже если предполагалось, что правительство станет – как было сделано в 1552 году – постепенно выкупать эти juros, за этим немедленно должны были последовать возмущенные вопли всех держателей juros, не видевших безопасной альтернативы для своих инвестиций, кроме покупки земли, цена которой мгновенно взлетела бы после выкупа juros.

Таким образом, невероятно дорогостоящая внешняя политика Карла V и его зависимость от кредитов на ее финансирование имели для Кастилии катастрофические последствия. Чтобы покрыть расходы императора, значительная часть которых не имела никакого отношения к Испании, ресурсы страны были заложены на бесконечное число лет вперед. Его пристрастие к кредитам сильно подстегивало инфляцию. Но самое главное, что недостаточно продуманная финансовая политика короны и ее неспособность разработать последовательную финансовую программу означали, что реально существующие ресурсы оказались растрачены, а методы, использованные для получения денег, как будто нарочно, были задуманы так, чтобы остановить экономический рост в Кастилии. Фактически, в царствование Карла V произошли три опасных события, которым суждено было сыграть важнейшую роль в истории Испании XVI–XVII веков. Во-первых, иностранные банкиры получили контроль над ресурсами и богатствами страны. Во-вторых, на Кастилию было возложено наибольшее финансовое бремя по сравнению с другими областями Испании. И в-третьих, в самой Кастилии основное бремя легло на плечи тех классов, которые меньше всего были способны его нести.

Министры императора в Испании прекрасно сознавали тяжелые последствия его политики для жизни страны. В 1530-х годах императрица в своих письмах снова и снова призывала Карла навсегда вернуться в Испанию, а в 1540-х Кобос и принц Филипп делали все возможное, чтобы объяснить ему, в каком тяжелом положении находится Кастилия. «При таком количестве разных регулярных и экстренных сборов, – писал Филипп императору в мае 1545 года, – простые люди, которым приходится платить эти servicios, оказались доведены до такой крайней нищеты, что многие из них ходят голыми. И эта нищета настолько всеобъемлющая, что среди вассалов знати она даже больше, чем среди вассалов вашего величества, поскольку, лишенные необходимых средств, они не в состоянии оплатить аренду, и все тюрьмы переполнены».

Отчаянные письма Кобоса, призывающие императора к миру и протестующие против новых поборов, ясно говорят, что в конечном счете винить следовало не финансовых чиновников, а самого императора. Вполне вероятно, что Кобос распоряжался королевскими финансами наилучшим образом, насколько это было возможно в данных обстоятельствах. Он успешно положил конец разграблению казны крупной испанской знатью и вместе со своими коллегами старался подготовить как можно более точную оценку доходов и расходов, чтобы использовать ее как основу будущей политики. Но император безрассудно пренебрегал их советами и, куда бы он ни ехал, везде щедро сорил деньгами, а потом срочно требовал новых денег, которые Кобос мог раздобыть только с помощью займов, часто предоставленных на крайне невыгодных условиях. Если как министр финансов Кобос потерпел неудачу, то прежде всего потому, что император требовал от него невозможного.

Постоянные проблемы с королевскими финансами, похоже, подорвали здоровье Кобоса, и в 1547 году он умер, загнав себя до предела. С его смертью не стало последнего испанского министра, служившего Карлу с самого начала его царствования и помогавшего подготовить принца Филиппа к принятию наследства. Кардинал Тавера скончался в 1545-м, духовник Карла, архиепископ Севильи Гарсиа де Лоаиса, – в 1546-м, воспитатель Филиппа и его личный советник Хуан де Суньига – в том же году. Таким образом, за 1545–1547 годы ушло целое поколение министров, и теперь Филипп был свободен от их опеки. Он уже успел жениться в 1543 году на своей кузине инфанте Марии Португальской, которая через два года умерла при родах, оставив ему сына Карлоса. Вдовец в возрасте двадцати одного года, этот рано повзрослевший молодой человек был вызван своим отцом в Брюссель, куда и уехал, назначив регентшей свою сестру Марию. К тому опыту, который он приобрел при управлении Испанией, предполагалось добавить новые знания, почерпнутые при первом знакомстве с внешним миром. Это путешествие должно было не только познакомить Филиппа с его фламандскими подданными, но стать первым шагом в процессе, в ходе которого стареющий император намеревался постепенно избавиться от своего тяжелого наследства. Надежды, которые еще мог лелеять Карл на то, что ему удастся посадить Филиппа на императорский трон, натолкнулись на непримиримое сопротивление его брата Фердинанда. Последний вместе со своим сыном Максимилианом решительно настроился на то, что и земли Габсбургов, и императорский титул должны достаться его ветви семейства. Однако ход событий в Германии и ссоры в семействе Габсбургов, сделали дележ наследства Карла неизбежным. В 1547 году Карл одержал большую победу над немецкими протестантами в битве при Мюльберге, и вся Германия, похоже, наконец пала перед ним ниц. Но сама полнота победы императора всколыхнула тревогу среди таких немецких принцев, как Мориц Саксонский, поддержавших его в Мюльберге, а теперь испугавшихся, что консолидация императорской власти в Германии произойдет за их счет. В марте 1552 года Мориц порвал с императором и со своими войсками пошел на Инсбрук, где встретились Карл и Фердинанд, чтобы окончательно договориться о будущей судьбе империи. Как только Мориц вошел в город через одни ворота, Карл тут же бежал через другие. В носилках, сопровождаемых лишь небольшим отрядом вассалов, больной и страдающий от подагры император продолжил свое бегство через Бреннер до безопасного каринтийского города Филлах. Его германская политика лежала в руинах, ересь и бунт возобладали.