Джон Эллиот - Испанская империя. Мировое господство династии Габсбургов. 1500–1700 гг.

В сонете, адресованном Филиппу II, поэт Эрнандо Акунья выразил надежду, что неизбежно наступит день, когда в мире останется одно стадо, один пастух и «один монарх, одна империя, один меч». Это пожелание было идеально просчитанным обращением к королю, который видел единственную надежду на спасение охваченного войной и погрязшего в ереси мира в объединении под своей властью. И эта уверенность не была вызвана чрезмерным высокомерием. Скорее, она шла от осознания Филиппом миссии, возложенной на него Творцом. Как король он должен был исполнять роль защитника, во-первых, Господа и, во-вторых (по его поручению), своих подданных, скромным слугой которых он являлся, «потому что не народ существует ради князя, а князь поставлен по воле народа». Король должен «работать» ради вверенного его попечению народа – trabajar para el pueblo. Его задача защищать народ от иноземных врагов и вершить правосудие между людьми, потому что хорошее правление – это справедливое правление, когда король вознаграждает добрых, наказывает злых и видит, что права и собственность всех людей, независимо от их положения, остаются неприкосновенными.

Человека, на которого возлагалась такая задача, тщательно готовили к его поприщу. Карл V передал своему сыну высокое чувство долга, отразившееся в его знаменитых конфиденциальных наставлениях, подготовленных для Филиппа перед отъездом из Испании в 1543 году. Он советовал Филиппу всегда иметь перед глазами образ Бога и прислушиваться к словам хороших советников, никогда не давать воли гневу, никогда не «обижать» инквизицию и следить, чтобы при отправлении правосудия не было места коррупции. Филипп, питавший к отцу уважение, граничащее с благоговением, всегда скрупулезно выполнял эти наставления. Он всегда сравнивал себя с отцом, отчаянно пытаясь жить согласно идеализированному образу великого императора, и это, в свою очередь, заставляло его остро ощущать собственные несовершенства. Ощущение несоответствия лишь усиливало его нерешительность, которая, вероятно, была наследственной чертой Габсбургов. Постоянно нуждаясь в советах, но сомневаясь в мотивах тех, кто их давал, он бесконечно тянул время при принятии решения. Будучи человеком слабым, Филипп старался избегать сильных личностей, решительности которых он завидовал, а силы боялся. Вместо этого он обращался за советом к таким безликим, но изворотливым персонажам, как Руй Гомес или Матео Васкес, которые прибегали к намекам там, где Альба отдавал приказы. Подозрительный и в то же время доверчивый Филипп чувствовал себя в полной безопасности только среди официальных бумаг, которые он постоянно читал, помечал, комментировал или исправлял, как будто надеялся найти в них идеальное решение неразрешимых проблем, которое каким-то чудом избавит его от мучительной обязанности решать самому.

Однако его колебаниям и нерешительности противостояло незыблемое чувство долга перед Господом и подданными и страстное желание жить в соответствии с высокими моральными обязательствами, присущими концепции королевской власти, которая глубоко укоренилась и в схоластической традиции, и в сознании кастильского народа. Король, пренебрегавший моральным законом и переходивший границы справедливости, становился тираном, и люди, по общему убеждению, могли не подчиняться приказам такого правителя.

Таким образом, духовники короля и придворные теологи играли положительную роль, давая суверену советы по всем вопросам, которые могли стать проблемой для его совести, а он, в свою очередь, имел определенные моральные обязательства, заставлявшие следовать их советам. С 1566 года у Филиппа вошло в привычку консультироваться со своими теологами по поводу законности его религиозной политики в Нидерландах, а в 1580 году он собрал хунту, состоявшую из фра Дьего де Чавеса, фра Педро де Каскалеса и королевского капеллана Ариаса Монтано, чтобы они посоветовали, оправданно ли будет применить силу, чтобы обеспечить себе наследование португальского престола.

Поскольку вся власть идет от Бога, король обязан поддерживать справедливость и исправлять неправедное. Филипп относился к этой обязанности очень серьезно. Известно несколько случаев его вмешательства, связанных с предполагаемой судебной ошибкой: случай, когда oidor из chancilleria (апелляционного суда) Вальядолида проявил высокомерие в отношении коррехидора из Мадригал-де-лас-Алтас-Торрес; и случай, когда в 1596 году король нашел время написать председателю chancilleria Вальядолида о деле солдата, которого высекли, не предоставив ему возможности оправдаться. Он считал, что на него возложена моральная обязанность быть щепетильным в отношении свобод и фуэроса (общего свода законов средневековых государств Пиренейского полуострова), но в случае противоречия между двумя законами превалировать должен более высокий. Это означало, что фуэрос не могли использоваться как предлог для разжигания беспорядков. В этом на собственном опыте убедились в 1593 году студенты из университета Саламанки, когда они на основании своего привилегированного статуса попытались сопротивляться королевским представителям. Король приказал наказать их «в соответствии с законами наших королевств, невзирая на предоставленные нами привилегии».

Больше всего современников поражала готовность короля позволять правосудию идти своим ходом, даже в ущерб его собственным интересам и благополучию. Балтасар Порреньо, собравший в своей книге Dichos y Hechos del Rey Don Felipe II («Изречения и деяния короля Филиппа II». – Пер. ) бесчисленное множество рассказов о Филиппе II, постоянно настаивает на этом и цитирует слова короля, сказанные советнику о сомнительном случае, в котором были замешаны финансовые интересы короны: «Доктор, запишите и сообщите Совету, что в сомнительных случаях вердикт всегда должен выноситься не в мою пользу». Но самым вопиющим случаем беспощадного подчинения всех личных соображений короля общественному благу стало ужасное и абсурдное дело об аресте и смерти дона Карлоса.

Дон Карлос, сын Филиппа от его первой жены Марии Португальской, вырос невероятно порочным человеком, не умевшим сдерживать свои страсти и совершенно непригодным для управления империей. К этому следует добавить его глубокую ненависть к отцу и непомерные амбиции, которые смогли довести его до выражения симпатии к голландским бунтовщикам. 18 января 1568 года в одиннадцать часов ночи странная процессия, состоявшая из короля, герцога Фериа, Руя Гомеса и других членов Королевского совета, спустилась в спальню двадцатитрехлетнего принца. Когда они открыли дверь, министры бросились вперед и схватили кинжал и аркебузу, которые принц всегда держал у изголовья своей кровати. После тягостной сцены, когда Филипп объявил испуганному сыну, что отныне будет обращаться с ним не как отец, а как король, спальню закрыли, у двери выставили стражу, и дон Карлос оказался в заточении. Через четыре дня король написал председателю chancilleria Вальядолида об аресте сына как о мере, ставшей необходимой «во имя Бога и общественного благополучия».