Джон Эллиот - Испанская империя. Мировое господство династии Габсбургов. 1500–1700 гг.

Подданные открыто критиковали действия короля. Принц, несмотря на свои ошибки, не совершил ничего криминального, и королевский суд был воспринят как слишком суровый. Встревоженный массовым недовольством, Филипп написал грандам, епископам и городским советам, объясняя, что арест принца был делом совершенно необходимым, и дал понять, что не желает ничего слышать по этому поводу. Это не помешало государствам Арагонской короны отправить в Мадрид посольство с требованием разъяснений, которые так и не последовали. Король хранил ледяное молчание об этом деле, отчасти, безусловно, потому, что злоключения сына глубоко ранили его. Однако судьба наследника испанского трона вызывала всеобщий интерес, и ничто не могло остановить волну слухов и спекуляций как внутри самой Испании, так и за ее пределами. Впоследствии, когда 24 июля злополучный дон Карлос скончался, окончательно подорвав свое и без того неважное здоровье сочетанием голодовок и сильнодействующих лекарств, сразу же родилось наихудшее из всех возможных предположений – король отравил своего сына. После этого в течение многих лет по Европе ходили самые зловещие слухи, пока дело не дошло до того, что Вильгельм Оранский в своей знаменитой Apology 1581 года выдвинул против короля официальное обвинение.

Судя по всему, нет никаких оснований сомневаться в том, что арест принца был необходимостью, а его смерть – случайностью. Однако есть нечто жуткое в облике короля, чье чувство долга оставалось настолько непреклонным, что он не мог себе позволить посетить сына даже в последние часы его агонии. И не от бесчувствия. Смерть дона Карлоса глубоко ранила Филиппа и стала первой потерей в тот год, которому суждено было стать годом тяжелых утрат. Осенью 1568 года умерла его третья, горячо любимая жена Элеонора Валуа, родившая ему дочерей Изабеллу Клару Евгению и Катерину. В 1570 году Филипп женился в четвертый раз. Его женой стала Анна Австрийская, дочь его сестры Марии и кузена, императора Максимилиана II. Но из пятерых детей, которых она ему родила до своей смерти в 1580 году, дольше восьми лет прожил только будущий Филипп III. За время его жизни перед глазами Филиппа II прошла бесконечная вереница похоронных процессий – трагическое напоминание о смертности принцев, – и, чтобы скрыть свою печаль, король приучился сохранять ледяное самообладание и с удвоенной энергией посвятил себя своим одиноким трудам.

Возможно, иногда, глядя на мир глазами профессионального правителя, Филипп задумчиво вздыхал о спокойной жизни дворянина с доходом в 6000 дукатов в год, но он безжалостно подавлял все личные радости и горести, когда они мешали исполнению его королевского долга. Тем не менее ему удалось обеспечить себе определенную частную жизнь, построив Эскориал – отчасти дворец, отчасти монастырь, отчасти мавзолей, – куда он мог удалиться от посторонних взглядов и посвятить немногие часы отдыха своей библиотеке и картинам. Филипп был большим знатоком и щедрым покровителем искусства и художников и проявлял большой личный интерес к строительству Эскориала, которым руководил Хуан Баутиста де Толедо и его ученик Хуан де Эррера. Работа началась в 1563-м и закончилась в 1584 году и стала блестящим памятником этому королю и его эпохе. В Эскориале с его строгим фасадом не осталось ничего от пышности стиля платереско, характерного для раннего испанского ренессанса. Его сменила холодная симметрия нарождавшегося классицизма, имперского, величественного и отстраненного, прекрасно символизировавшего победу ограничений, царивших в Испании Контрреформации, и триумф авторитарной королевской власти над разрушительными силами анархии.

Математические принципы гармонии, характерные для архитектуры Эскориала, были использованы и при выборе столицы. В 1561 году испанский двор, который до сих пор странствовал по стране, переехал из Толедо в Мадрид. Похоже, в то время этот переезд не был окончательным, но Мадрид находился достаточно близко от Эскориала и постепенно его стали считать столицей монархии. Единственным реальным основанием, позволявшим этому городу претендовать на такую честь, являлось его географическое положение – положение математического центра Испании, сделавшее выбор в его пользу в своем роде неизбежным. По выражению хроникера Кабреры, «это правильно, чтобы у такой великой монархии был город, который стал бы ее сердцем – жизненно важным центром в середине всего организма. Город, способный служить в равной степени всем ее частям во времена мира и войны».

Несмотря на выбор Мадрида в качестве постоянной столицы, Филипп не перестал ездить по стране. Помимо частых поездок в Толедо, Аранхуэс и в его охотничий домик в Эль-Прадо, он в 1564 году посетил Барселону, в 1570-м – Кордову, в 1582—1583-м – Лиссабон, в 1585-м – все три столицы стран Арагонской короны, и в 1592-м снова побывал в Арагоне. Но, в отличие от Карла V, правительство Филиппа II оставалось в основном стационарным – факт, имевший огромные последствия для его территорий.

Выбор столицы, расположенной в центре и в то же время вдалеке от крупных региональных центров, противоречил фундаментальному условию, на котором базировалась испанская монархия. Если множество территорий, вместе составлявших корону, рассматривались как независимые единицы равного ранга, то все они имели право на равную степень уважения. Возникновение системы советов являлось попыткой решить эту проблему, но Карл постоянно поддерживал это соборное правительство, периодически посещая свои королевства. Учреждение постоянной столицы, по сути, означало отказ от императорской практики передвижного престола – практики, которая при всех своих недостатках имела одно очень большое преимущество: она давала народам видимое доказательство того, что король не забыл про них. Правда, сама по себе постоянная столица не противоречила частым визитам короля в провинции, но, как только двор организовался в предположении, что он не будет постоянно переезжать, у него стала развиваться инертность, связанная с трудностями и дороговизной частых перемещений.

Предполагая, что сможет достаточно хорошо знакомиться с проблемами и нуждами своих территорий из своего наблюдательного пункта в географическом центре Испании, Филипп проглядел то, что это решение проблемы не позволяет самим территориям общаться с ним. Возможно, из-за ощущения неловкости, преследовавшего его, когда он находился среди людей, Филиппу было свойственно недооценивать эффект королевского присутствия и пренебрегать небольшими личными жестами, которыми в совершенстве владел его отец Карл. В результате он позволил, чтобы между ним и его подданными выросла стена, и для ее преодоления недостаточно было его заботы об их интересах.