Джон Эллиот - Испанская империя. Мировое господство династии Габсбургов. 1500–1700 гг.

Если Америка предоставляла финансовые ресурсы, из которых оплачивалась новая имперская политика, то географическая ориентация этой политики стала следствием огромного успеха, которого Филипп добился в 1580 году, – присоединения Португалии. Объединение Португалии с испанской короной дало Филиппу новое атлантическое побережье, флот, чтобы его защищать, и вторую империю, простиравшуюся от Африки до и от Каликута до Молакских островов. Именно приобретение этих владений вместе с притоком драгоценных металлов сделало возможным проведение имперской политики второй половины царствования Филиппа II. Но эти два события ни в коем случае не были независимыми, потому что Испания завоевала Португалию с помощью американского серебра.

Трагическая гибель короля Себастьяна в 1578 году во время африканской кампании деморализовала нацию, которая и до этого пребывала в сильном смятении. Под властью дома Авис Португалия добилась блестящих успехов, но к середине XVI века осыпавшаяся позолота обнажила скрывавшуюся под ней хрупкость государственного здания. Индийская авантюра собрала свою дань с народа, численность которого составляла всего миллион; сокровища Индии способствовали моральному разложению правящего класса; обанкротившийся режим демонстрировал растущую некомпетентность в управлении страной. Но самое главное, экономическая основа Португальской империи страдала определенными структурными изъянами, которые с течением времени становились все более очевидными. По своей сути, Португальская империя XVI века была азиатской империей, и Бразилия воспринималась лишь маленькой стартовой площадкой на пути к богатому Востоку. Но в мире, где торговый баланс Европы и Дальнего Востока постоянно складывался не в пользу Европы, португальцам требовались деньги на покупку азиатских специй. К несчастью, в их империи, в отличие от империи их испанских соседей, не нашлось серебряных рудников. Таким образом, Португалии приходилось все чаще обращаться к Испании за серебром, которое могла поставить только испанская колониальная империя, и еще задолго до 1580 года благополучие Лиссабона стало очень сильно зависеть от благополучия Севильи.

И в ту самую пору, когда экономическое будущее страны уже виделось достаточно неопределенным, ее политическое будущее оказалось безнадежно перечеркнуто трагедией при Алькасаркивире. Король погиб; династии угрожало неизбежное исчезновение; знать, последовавшая за королем на войну, была либо перебита, либо оказалась в плену, на выкуп из которого потребовались огромные суммы, окончательно лишившие страну последних остатков серебра; а после разрушения армии народ остался незащищенным. Старый и нерешительный кардинал Энрике был совсем не тем человеком, который мог бы спасти страну в этот кризисный момент. Именно такого момента ждал Филипп II – момента, когда он мог как минимум надеяться реализовать давнюю мечту династии Трастамара об объединении всего полуострова под одним скипетром.

Свои планы Филипп осуществлял с предельной осторожностью. Ближайшая задача, вероятно, состояла в том, чтобы вынудить кардинала Энрике и португальский правящий класс признать его права. Для этой цели Филипп выбрал Кристобаля де Моура, который прибыл ко двору в свите сестры Филиппа Хуаны, вдовы Жуана III Португальского, и высоко поднялся благодаря милостям короля. Имея в своем распоряжении свободный доступ к испанскому серебру, Моура усердно трудился, стараясь подорвать поддержку самого опасного соперника Филиппа приора Крато и разобщить аристократическую оппозицию, противившуюся планам его хозяина.

За несколько месяцев до его смерти 31 января 1580 года кардинала наконец склонили к открытой поддержке кандидатуры Филиппа, и между ним и Моурой была достигнута договоренность о том, на каких условиях Филипп сможет получить корону. Но каким бы ценным ни было неуверенное одобрение кардинала Энрике, оно одно не могло обеспечить Филиппу гладкое восхождение на трон. Это стало ясно, когда на сессии португальских кортесов, открывшейся 9 января, представители городов дали понять, что поддерживают приора Крато. По традиции простой народ Португалии, как и низшее духовенство, был настроен против кастильцев. В результате, несмотря на то что большинство членов регентского совета, взявшего на себя управление страной после смерти кардинала Энрике, высказалось в пользу Филиппа, совет не посмел открыто провозгласить испанца преемником.

Гранвиль, как только услышал о смерти Энрике, сразу понял: главное – действовать быстро. Существовала опасность, что свое посредничество может предложить папа или приор Крато обеспечит себе поддержку Англии и Франции. Определенные военные приготовления уже были проведены, и по настоянию Гранвиля из своего поместья в Уседе вызвали герцога Альбу, чтобы он принял на себя командование армией для вторжения в Португалию. После истечения срока ультиматума, выдвинутого Филиппом португальцам, армия получила приказ сконцентрироваться на границе неподалеку от Бадахоса, и в конце июня она вошла в Португалию. Сторонники дона Антонио (Крато) оказали некоторое сопротивление, но в конце августа Лиссабон сдался. Дон Антонио бежал, и Иберийский полуостров наконец воссоединился под властью одного короля.

Если португальский народ воспринял объединение с Кастилией крайне негативно, то аристократия и высшее духовенство в целом поддержали притязания Филиппа II. То же самое сделали португальские иезуиты – несколько неожиданно, учитывая тот факт, что Филипп упорно дистанцировался от их испанских братьев. Кроме того, Филипп, похоже, пользовался поддержкой торгового и промышленного класса португальских городов, стремившегося получить доступ к американскому серебру, который могла обеспечить только Кастилия. С точки зрения экономики Португалия на тот момент нуждалась в политической связи с Испанией, и важно, что эта связь продлилась ровно до тех пор, пока она приносила ощутимую выгоду экономике Португалии.

Тем не менее, если экономические преимущества тесной связи с Кастилией могли помочь примирить многих влиятельных португальцев с этой унией, то они, вероятно, не имели бы большого значения, если бы Филипп решил посягнуть на традиционные законы Португалии и на ее систему управления. На самом деле именно к этому стремился Гранвиль. По мнению Гранвиля, португальские государственные органы и финансы требовали радикальной реорганизации, но это невозможно было осуществить, пока управление находилось в руках португальцев.