Джон Эллиот - Испанская империя. Мировое господство династии Габсбургов. 1500–1700 гг.

И все же они оказались потеряны. В 1585 году Гранвиль уговаривал Филиппа перенести свое правительство в Лиссабон. Этот город, по мнению Гранвиля, был идеальным местом для наблюдения за новым атлантическим полем битвы. Из Лиссабона с его возможностями легкого морского доступа к основным центрам мира Филипп мог бы осуществлять эффективный контроль над борьбой, разворачивавшейся в Западной Европе и в водах Атлантики. Отсюда он мог бы руководить операциями против Англии и совершать интервенции во Францию. Но вместо этого король решил остаться в сердце Кастилии, слишком удаленном от зоны конфликта, и уже к середине 1590-х годов стало ясно, что Испания проиграла битву за Атлантику. Приближалось «окончательное разрушение», предсказанное Гранвилем, – разрушение, ускоренное победами протестантских сил севера. Этого разрушения, вероятно, можно было бы избежать, если бы стратегические возможности, которые получила Испания, присоединив Португалию, использовались более эффективно. Но эти возможности были проигнорированы, и оставалось совсем немного времени до того, как Португалия со всем тем, что она могла предложить, стала всего лишь еще одним обременительным дополнением к становившемуся все более неуправляемым наследию испанских Габсбургов.

Рекомендуя перенести правительство из Мадрида в Лиссабон, кардинал Гранвиль, возможно, действовал не только под влиянием стратегических соображений. Опыт пребывания в Мадриде лишь подтвердил его давнее беспокойство по поводу роли кастильцев в управлении монархией. «Я помню, что не раз писал его величеству из Италии, – сетовал он в 1581 году в письме Маргарите Пармской, – что кастильцы хотят получить все и, как я подозреваю, в конце концов, все потеряют». Недостойные наследники великой имперской традиции, кастильцы, благодаря своей бестактности и высокомерию, могли раскачать хрупкое судно, которое император вверил заботам Филиппа. Можно ли было избежать этой опасности, если бы столицу перенесли из Мадрида в Лиссабон, пока не стало слишком поздно?

Недоверие Гранвиля к кастильцам разделяли многие народы монархии, хотя и по другим, не столь замысловатым причинам. К примеру, его разделяли высшие классы Арагона, и именно Арагон стал в 1580-х и начале 1590-х годов воплощением фундаментальной проблемы испанской монархии – проблемы взаимоотношений между все более «кастильским» отсутствующим монархом и его подданными, державшимися за свои традиционные свободы со всей страстью людей, опасавшихся, что вскоре лишатся их.

К 1580-м годам королевство Арагон стало одним из самых неуправляемых владений Филиппа II. Испытывая острое недоверие к намерениям кастильцев, его правящий класс отгородился от центра многочисленными фуэрос своего королевства, которые, по его мнению, являлись наилучшей гарантией защиты от вмешательства короля и кастильцев. Однако сама ситуация в Арагоне конца XVI века требовала вмешательства короля, если он хотел избежать большого пожара, поскольку социальное напряжение в этом королевстве непрерывно нарастало. В XV веке Арагон, в отличие от Каталонии, избежал гражданской войны, но в силу этого в нем не произошло соответствующих изменений аграрных отношений по типу Sentencia de Guadelupe. В течение XVI века отношения между землевладельцами и их вассалами, вероятно, ухудшались. Определенные трения были вызваны присутствием мавританского населения в количестве 50 000– 60 000 человек, значительная часть которого работала в поместьях мирян и на церковных землях. Со временем, когда население в целом выросло, старое христианское население стало возмущаться более благоприятным положением, которое занимали мавры и на рынке труда, и в сельском хозяйстве, где они возделывали наиболее плодородные земли. Начались столкновения между маврами, работавшими на богатых землях долины реки Эбро, и старыми христианами-горцами, которые каждую зиму спускались с Пиренеев со своими стадами. Хозяева земли старались защитить своих работников мавров, что служило дополнительным раздражителем для сельского населения, несшего на своих плечах тяжкое бремя феодальных поборов и привилегий. Арагонская знать могла обращаться со своими вассалами, как ей заблагорассудится, не опасаясь вмешательства короля. На сессии 1585 года в Монсоне кортесы заметно усилили свою и без того значительную власть, постановив, что любой вассал, поднявший оружие против своего сеньора, автоматически приговаривается к смерти.

Вассалы стали собираться в отряды для самозащиты от своих хозяев, но свою единственную надежду на окончательное освобождение они видели в обращении к королю. Поэтому на протяжении всего столетия они прилагали огромные усилия к тому, чтобы включить свои земли в состав королевских владений. Иногда эти усилия приводили к успеху. Так, в 1585 году в Монсоне Филипп положил конец вражде, продлившейся девяносто пять лет, когда согласился включить в состав королевских владений вассалов барона Монклуса, за что барон получил компенсацию в виде пожизненной пенсии в размере 800 эскудо в год. Но по-настоящему серьезное положение сложилось в графстве Рибагорса, самой большой феодальной вотчины Арагона, которое простиралось от Монсона до Пиренеев и включало в себя семнадцать городов и 216 деревень. Со стратегической точки зрения его включение в состав королевских владений было чрезвычайно выгодным, а его владелец герцог де Вильяэрмоса пребывал в таком раздражении из-за бунтарства своих вассалов, что сделка с короной обрадовала бы его больше, чем что-либо иное. К несчастью, включение Рибагорса в состав королевских владений бесконечно затягивалось. Королю не хотелось платить много денег в качестве компенсации, и, благодаря махинациям главного казначея Совета Арагона графа Чинчона, решение намеренно откладывалось.

Причина такого поведения Чинчона крылась в фамильной вражде, возникшей при самых невероятных и страшных обстоятельствах. В 1571 году двадцатисемилетний сын герцога де Вильяэрмоса, граф де Рибагорса, официально приговорил свою собственную жену к смерти по причине супружеской неверности, и этот приговор был должным образом приведен в исполнение. Жертвой этого «узаконенного» убийства стала племянница Чинчона. Графа де Рибагорса, бежавшего в Италию, схватили и в 1573 году по приказу короля казнили на площади Торрехон-де-Веласко вблизи Мадрида. Но с тех пор Чинчон стал заклятым врагом дома Вильяэрмоса. Свою месть он осуществлял и при дворе, и в поместьях Вильяэрмосы, где герцог регулярно вел войны со своими вассалами, пользовавшимися поддержкой отряда каталонских бандитов, которых тайно поощрял Чинчон, в то воемя как герцог прибегал к помощи французов из Беарна.