Джон Эллиот - Испанская империя. Мировое господство династии Габсбургов. 1500–1700 гг.

Арагонское восстание закончилось, и Испания сохранила единство. Это восстание показало одновременно и силу, и слабость короля Испании. Слабость проявилась в недостатке реальной власти над королевствами, имевшими так же много свобод, как Арагон, а сила – в социальном расслоении внутри страны, благодаря которому восстание обернулось всего лишь движением жителей Сарагосы и арагонской аристократии за сохранение законов и привилегий, служивших немногим в ущерб многим. Тем не менее в Арагонской короне сохранилось ощущение свободы, которое на тот момент было бы неразумно попирать. Более того, как Филипп уже успел показать в Португалии, он очень чутко относился к унаследованным им обязательствам и законодательным ограничениям. Восстание с легкостью могло быть использовано как предлог для того, чтобы действовать, как тридцать лет назад предлагал Альба, и уничтожить арагонские фуэрос. Но Филипп сделал выбор в пользу уважения к закону. В июне 1592 года он собрал арагонские кортесы в Тарасоне, чтобы законным способом внести некоторые изменения в фуэрос. Но на деле внесенные изменения оказались на удивление умеренными. Так, при голосовании за новые налоги традиционное требование полного единодушия всех четырех земель Арагонской короны было заменено простым большинством голосов; королю давалось право назначать вице-королями неарагонцев, по крайней мере, на период до следующей сессии кортесов; определенные изменения были внесены в управление арагонской Diputacion; несмотря на то что институт Юстиции был сохранен, король получил право снимать занимавшего его чиновника.

Едва ли можно считать, что конституционные изменения, которые Филипп протолкнул через кортесы в Тарасоне под нависающей тенью королевской армии, имели какие-то далекоидущие цели. Напротив, несмотря на открывшуюся перед ним возможность привести арагонские законы в соответствие с законами Кастилии, Филипп решил сохранить полуавтономную политическую систему Арагона практически без изменений. Таким образом, и то, как он осуществил присоединение Португалии, и его ответ на восстание в Арагоне показали, что он остался верен своим обязательствам и отцовской концепции монархии, объединявшей отдельные государства, каждое из которых связывали с сувереном традиционные для него законные узы, и каждое из которых продолжало существовать независимо от других в соответствии со своей исторически сложившейся системой управления. В случае с Арагоном решение Филиппа себя оправдало, и в период правления дома Габсбургов арагонцы больше никогда не восставали. Но факт остается фактом, при Филиппе II недовольству некастильских стран империи было позволено копиться, а фундаментальная проблема устройства монархии оставалась нерешенной. Португальцы и арагонцы по-прежнему жаловались на пренебрежение со стороны короля, который редко посещал их и не жаловал их аристократам высокие посты. Он по-прежнему был окружен катильцами, и они невольно считали его «кастильским» королем. Благодаря одному из тех компромиссов (таких частых для Филиппа II), что, как правило, ведут к проигрышу во всех отношениях, арагонская федералистская структура монархии сохранялась, как хотел бы принц Эболи, но не было сделано ничего для создания атмосферы взаимообмена и взаимодействия, которые только и могли заставить эту федералистскую систему работать. Вместо этого монархия оставалась империей с арагонской политической структурой и доминированием Кастилии. Такое решение не устраивало никого. Кастильцев возмущало, что они должны нести бремя имперской ответственности, не имея возможности навязать свою волю провинциям, укрывшимся под сенью своих «архаичных» законов и привилегий. Некастильские провинции возмущала кастильская монополия на государственные должности в монархии и кастильскую власть над королем, перестававшим быть королем этих провинций. В результате реальное объединение, которое предсказывал владениям короля Эрнандо де Акунья, ускользало от них. Внешне при Филиппе II существовали «один монарх, одна империя и один меч». Но к концу его царствования стало очевидно, что одного монарха на всех не хватало, одна империя была разобщенной империей, а один меч катастрофически затупился.

В 1590-х годах появилось множество признаков того, что экономика Кастилии рушится под непомерной тяжестью имперских авантюр Филиппа II. Казавшийся неисчерпаемым поток серебра из Индий подталкивал короля к запуску огромных предприятий, сжиравших его доходы и делавших гору еще выше. Считается, что одна Непобедимая армада обошлась ему в 10 000 000 дукатов, и к середине 1590-х годов он, вероятно, тратил свыше 12 000 000 дукатов в год. Как долго король мог продолжать тратить такие суммы, в конечном счете определялось доходностью его владений как на полуострове, так и за его пределами, и есть все основания считать, что к 1590-м годам эта доходность приближалась к предельной.

Приток американского серебра составлял менее четверти годового дохода короля, остальное он получал за счет налогов, собираемых прежде всего в Кастилии, или за счет займов. К 1590 году стало ясно, что, несмотря на значительное увеличение encabezamiento в 1575 году, традиционные источники доходов Кастилии не соответствовали потребностям короны. Ни alcabala, ни внеочередных servicios больше не хватало, и Филипп счел необходимым с 1590 года дополнить их новым налогом, которому суждено было сыграть большую роль в налоговой истории Кастилии XVII века.

На самом деле этот налог, одобренный кортесами, представлял собой акциз, который тщетно пытался ввести еще Карл V в 1538 году. Получивший название millones, поскольку он исчислялся в миллионах дукатов, а не в традиционных мараведи, налог поначалу составил 8 000 000 дукатов за период в шесть лет, и способ сбора денег оставлялся на усмотрение городов. Однако после 1596 года он был повышен до 1 300 000 дукатов в год. Эти деньги предполагалось собирать в виде sisas на основные продукты питания, и в 1600 году основные и дополнительные сборы, вместе взятые, составляли субсидию в 18 000 000 дукатов, выплачиваемую в течение шести лет. Этим консолидированным налогом облагались основные потребительские товары, прежде всего мясо, вино, масло и уксус, а его использование, обусловленное согласием кортесов, подразумевало определенные специфические нужды, такие как жалованье королевской охране и королевским чиновникам, содержание пограничных гарнизонов и королевских дворцов. Все, что оставалось сверх этого, шло на погашение королевских долгов и выкуп juros.

В теории millones был гораздо более справедливым налогом, чем servicios, от которого были освобождены все, кто пользовался дворянскими привилегиями. Но на практике он оказался куда менее эгалитарным, чем могло показаться, поскольку землевладельцы могли за счет своих поместий сами снабжать себя большинством товаров, облагаемых акцизом. И снова страдали от налога только бедные.