Джон Эллиот - Испанская империя. Мировое господство династии Габсбургов. 1500–1700 гг.

Таким образом, перед Филиппом снова встал вопрос, который, в конечном счете, касался всей конституционной организации испанской монархии – вопрос о том, как относиться к государству, унаследованному испанской короной. На этот раз рядом не нашлось фракции Эболи, способной надавить на короля в пользу «либерального» решения, но, несмотря на это, Филипп отказался от идей Гранвиля и решил вопрос управления Португалии таким образом, который получил бы полное одобрение принца Эболи. Собрав, как полагается, португальские кортесы в Томаре в апреле 1580 года, он дал клятву блюсти все законы и обычаи страны и был, в свою очередь, признан законным королем Португалии. Помимо этого, кортесы попросили его ратифицировать двадцать пять статей соглашения, достигнутого между Моурой и кардиналом Энрике незадолго до смерти последнего. Эти статьи содержали широкий диапазон уступок, надежно защищавших статус Португалии практически как автономного государственного образования. Король должен был проводить в Португалии как можно больше времени, а на случай его вынужденного отсутствия учреждалась должность вице-короля, которую занимал член королевской семьи или уроженец Португалии. Для ведения всех дел, касающихся Португалии, при королевской особе создавался Совет Португалии; посты как в Португалии, так и в ее колониях могли занимать только португальцы, и они же назначались на должности при португальском королевском дворе. Таможенные барьеры между Португалией и Кастилией упразднялись, но Португалия продолжала чеканить свои собственные монеты, и торговля с заморскими территориями оставалась исключительно в руках португальцев.

Филипп II принял все эти положения, и они стали основой системы управления Португалией на те шестьдесят лет, что страна прожила в унии с Кастилией. Тот факт, что Филипп был готов и принять, и соблюдать их (если не считать таможенных барьеров, восстановленных в 1593 году), очень знаменателен, поскольку демонстрирует, что, несмотря на исчезновение партии Эболи, король не дал хода «кастильскому» варианту решения проблемы монархии. Возможно, вследствие потрясения, которое он испытал из-за событий в Нидерландах, но, скорее всего, благодаря унаследованному им внутреннему пониманию правильных взаимоотношений между королем и его народами, он присоединил португальскую корону к своей на условиях, которые по духу были «арагонскими». Португалия была присоединена к Кастилии в 1580 году таким же способом, каким ровно за сто лет до этого к Кастилии присоединился Арагон, сохранивший свои законы, институты и денежную систему.

Но распространение этого традиционного способа объединения на очередную территорию создало проблемы, сходные с теми, что уже возникали в других частях империи. Если король каждой из них являлся королем целого, то как его обязательства – индивидуальные в каждом случае – увязывались между собой? Неспособность решить эту проблему сыграла свою роль в том, что в Нидерландах вспыхнуло восстание. Нет никаких причин считать, что португальцы смогли легче, чем голландцы, смириться с правлением отсутствующего и наполовину чужого им короля.

Какое-то время казалось, что, возможно, им это и не потребуется. 1581 и 1582 годы Филипп провел в Лиссабоне, оставив Гранвиля управлять делами в Мадриде. Но во многих отношениях такое разделение власти нельзя было считать удовлетворительным, поскольку разобщенность короля и министра лишь расширяла диапазон быстро нараставших между ними трений. Филипп, что вполне естественно, хотел консолидировать свою власть в Португалии. Гранвиль, со своей стороны, стремился продвигать планы по восстановлению власти в Нидерландах. Он считал, что для этого необходимо немедленно порвать с Англией и Францией и перейти к воинственной имперской политике. В силу непопулярности правления Гранвиля среди кастильцев и политических разногласий министра с королем стало ясно, что Филипп не может вечно оставаться в Португалии. Наконец, в марте 1583 года он, к большой досаде португальцев, уехал из Лиссабона в Мадрид, назначив правителем страны своего племянника эрцгерцога Альберта.

К своему глубокому огорчению, Гранвиль обнаружил, что возвращение короля не устранило разногласий между ними. Все были уверены, что смерть давнего врага Гранвиля герцога Альбы в декабре 1582 года положит конец размолвке короля и кардинала, но с марта по август 1583 года Филипп лишь дважды приглашал Гранвиля для беседы с глазу на глаз. Злополучный министр начал сознавать правдивость слов, сказанных однажды его соперником Альбой: «Короли обращаются с людьми, как с апельсинами. Они высасывают из них сок и, когда ничего не остается, выбрасывают». Теперь Филипп все реже и реже обращался к Гранвилю за советом. В 1583 году он создал новую специальную хунту, которая должна была помогать ему в управлении. Она стала известна под названием Junta de noche. В эту хунту вошли Кристобаль Моура (теперь он стал ближайшим фаворитом короля), графы Чинчон и Барахас, Матео Васкес и коллега Гранвиля Хуан де Идиакес. Отсутствие имени Гранвиля бросалось в глаза.

«Я не знаю, что произойдет, – писал Идиакесу обиженный кардинал, – но я не желаю принимать участия в окончательном разрушении, к которому они движутся с закрытыми глазами. Все пущено по ветру; в администрации главенствуют бесчестные коррумпированные чиновники, которым нельзя верить; то же самое происходит в судебной и финансовой сферах и в управлении армией и флотом». Утратив последние иллюзии, Гранвиль скончался 21 сентября 1586 года глубоко разочарованным в своем желании служить монархии, которая для него по-прежнему оставалась монархией его покойного хозяина императора Карла V.

Гранвиль, несомненно, был человеком тяжелым и неуживчивым, слишком непреклонным и властным, чтобы надолго сохранить благосклонность Филиппа II. Несомненно и то, что его взгляды принадлежали прежней имперской эпохе, далекой и сильно отличавшейся от эпохи 1580-х годов. Тем не менее он обладал широтой взглядов и способностью к стратегическому видению, в котором на данном этапе так отчаянно нуждалась монархия Филиппа II. Так Гранвиль сознавал, что, хотя присоединение Португалии создавало для Испании новые проблемы, оно давало ей беспримерные возможности. Оно значительно увеличило ее силу на море, делая совокупный испано-португальский торговый флот самым большим в мире: 250 000–300 000 тонн против 232 000 тонн у Нидерландов и 42 000 у Англии. Кроме того, оно давало Испании длинное атлантическое побережье в тот момент, когда Атлантика становилась главным полем борьбы между испанской монархией и силами Северной Европы. Волею провидения получив такие огромные преимущества, Филиппу II было бы глупо терять их.