Джон Эллиот - Испанская империя. Мировое господство династии Габсбургов. 1500–1700 гг.

Но самое серьезное и долговременное следствие чумы было скорее психологическим, чем экономическим. Еще до того, как ее поразила чума, в Кастилии воцарилась усталость и депрессия. Поражения во Франции и в Нидерландах, разграбление Кадиса англичанами и обращение короля к нации за donativo (пожертвованием. – Пер. ) из-за банкротства 1596 года завершили крах иллюзий, начало которому положил разгром Непобедимой армады. Затем, вдобавок ко всему, пришла чума. Эта непрерывная цепь несчастий привела Кастилию в полное расстройство. Идеалы, вдохновлявшие ее в течение долгих лет борьбы, рухнули и не подлежали восстановлению. Страна чувствовала себя преданной, преданной Господом, который по какой-то необъяснимой причине лишил своей милости избранный им народ. Обезлюдевшая зачумленная Кастилия 1600 года была страной, внезапно утратившей свои национальные ориентиры.

Кастильцы реагировали на это разочарование по-разному. Оптимизм исчез, сменившись горечью и цинизмом, или его место заняло покорное смирение с поражением. Разочарование и фатализм естественным образом усиливали определенные латентные тенденции, порожденные еще раньше удивительными событиями XVI века – событиями, которые на протяжении столетия внедряли в национальное сознание кастильцев пренебрежительное отношение к таким прозаическим добродетелям, как тяжелая работа и упорный труд. Рудники Потоси принесли в страну небывалые богатства. Если сегодня денег мало, то завтра, когда в Севилью придет очередная флотилия с сокровищами, их снова будет сверх меры. Зачем планировать, зачем копить, зачем работать? Стоит свернуть за угол, и тебя ждет чудо… а может быть, катастрофа. Цены могут вырасти, сбережения могут пропасть, урожая может не быть. Какой смысл унижать себя ручным трудом, если, как это часто случается, праздный процветает, а труженик остается без вознаграждения? События, происходившие на рубеже веков, лишь усилили чувство неуверенности и укрепили уже успевший распространиться фатализм. Это был фатализм, характерный для мировоззрения picaro. Да и сам XVII век, в сущности, был веком picaro, живущего своей смекалкой, голодного сегодня, но сытого завтра и никогда не маравшего рук честным трудом. «Queremos comer sin trabajar» («Мы хотим есть и не работать»). Эти слова можно применить к кастильцам из многих общественных слоев, от горожанина, живущего с комфортом за счет ежегодной ренты, до бродяги без гроша в кармане.

Именно в этой атмосфере desengaño (обманутых надежд) и всеобщего разочарования Сервантес написал своего «Дон Кихота», первая часть которого появилась в 1605 году, вторая – в 1614-м. Там среди других притч есть притча о народе, который отправился в крестовый поход только затем, чтобы узнать, что сражается с ветряными мельницами. И в конце его ждало desengaño, поскольку реальность всегда вторгается в иллюзию, разрушая ее. События 1590-х годов внезапно заставили более вдумчивых кастильцев осознать суровую правду о своей родине: ее нищету среди богатства, ее силу, скрывавшую немощь. Оказавшись лицом к лицу с пугающими парадоксами Кастилии Филиппа III, многие общественные деятели – такие люди, как Гонсало де Сельориго и Санчо де Мандеада, – стали анализировать недуги больного общества. Именно эти люди, известные как arbitristas ( букв. «арбитры», ирон. «прожектеры». – Пер. ), придали кастильскому кризису на рубеже веков его особый характер. Дело в том, что это было не просто время кризиса, это было время осознания этого кризиса, горькое понимание того, что дело плохо. Именно под влиянием arbitristas Кастилия начала XVII века погрузилась в пучину национального самоанализа, отчаянно пытаясь понять, в какой момент реальность оказалась подменена иллюзией. Но arbitristas – как предполагает их название – не останавливались на одном анализе. Они должны были найти ответ. В том, что ответ существует, они не сомневались, поскольку, как в Санчо Пансе есть что-то от Дон Кихота, так даже в самом пессимистичном сердце arbitrista таились проблески оптимизма. В результате правительство Филиппа III забросали советами и бесчисленными прожектами по восстановлению Кастилии как разумными, так и фантастическими.

Какими бы абсурдными ни были многие предложения, сделанные arbitristas министрам Филиппа III, среди них имелось достаточно здравых идей, способных послужить основой для разумной программы реформ. Arbitristas предлагали урезать правительственные расходы; пересмотреть налоговую систему Кастилии; призвать другие испанские королевства вносить больший вклад в королевскую казну; побуждать иммигрантов селиться в Кастилии; орошать поля; делать реки судоходными; оберегать и поощрять производство и сельское хозяйство. В этой программе, как таковой, не было ничего неосуществимого. Возвращение к миру давало прекрасную возможность запустить ее, и все, что требовалось, – это воля.

Таким образом, многое зависело от характера нового режима. Филипп III взошел на престол в возрасте двадцати одного года. Он был бледным, невыразительным созданием, единственное достоинство которого состояло в полном отсутствии пороков. Филипп II достаточно хорошо знал своего сына, чтобы опасаться худшего. «Увы, дон Кристобаль, – говорил он дону Кристобалю де Моура, – боюсь, им будут править другие». Страхи Филиппа оправдались полностью. Еще задолго до смерти отца Филипп III попал под мягкое, вкрадчивое влияние валенсийского аристократа дона Франсиско де Сандовал и Рохас, маркиза Дениа. Как только старый король умер, Дениа перебрался во дворец, и высшие посты в государстве заняли его друзья и родственники. Дон Кристобаль де Моура, занимавший пост первого министра в последние годы царствования Филиппа II, был отправлен, от греха подальше, в Лиссабон вице-королем Португалии; Родриго Васкеса де Арсе сменил на посту председателя Совета Кастилии пасынок Дениа граф Миранда; а в 1599 году очень вовремя появившаяся вакансия позволила Дениа сделать своего дядю архиепископом Толедо.

Вскоре стало ясно, что режим маркиза Дениа едва ли будет проводить столь необходимые стране реформы. Сам Дениа был обходительным человеком с легким характером, заботившимся, прежде всего, о том, чтобы обогатить свою семью и остаться у власти. И в том и в другом он преуспел необычайно. Будучи сравнительно бедным человеком в то время, когда ему удалось завоевать расположение короля, он быстро сделался очень богатым. Получив в 1599 году титул герцога Лерма, он стал один за другим занимать высокие государственные должности и получать mercedes. Пост командора Кастилии приносил ему 16 000 дукатов в год; 50 000 дукатов он получил в подарок от короля; еще одним подарком короля (чтобы порадовать его, когда он был нездоров и в дурном настроении) стали бриллианты на 5000 дукатов; доходы от поместий и других земель помогли поднять его годовой доход к 1602 году до 200 000 дукатов и позволили в том же году купить у маркиза Ауньона за 120 000 дукатов город Вальдеморо.