Григорий Трубецкой - Воспоминания русского дипломата

Хотя граница, предложенная сербами, не совпадает с требованиями держав, все же нельзя не признать, что с их точки зрения приносимая жертва действительно велика. Резкость выражений следует приписать накопившейся у Пашича обиде на державы, которые распоряжались интересами Сербии, не справляясь с нею, даже не считая нужным разговаривать с Пашичем, чтобы поставить его в курс своих намерений и решений и дать возможность подготовить общественное мнение. Отдача Румынии всего Баната, после того как Пашичу было положительно обещано соблюсти в этом вопросе сербские интересы, была особенно болезненно воспринята здесь. В конце концов у сербов сложилось горькое представление, что все нейтральные, торгующие и с нашими врагами, и с нашими союзниками, получают премию за свой цинизм, и что чем меньше церемониться с державами, тем больше шансов получить выгоды.

В македонском вопросе Пашич связан, кроме того, личными переживаниями. Он был решительным противником той договорной линии, которая выработана была покойным Милановичем. Он в то время отвергал всякую солидарность с ней и демонстративно покидал заседания, на коих обсуждался этот вопрос, до окончательного заключения договора 1912 года. Приняв власть после смерти Миловановича, Пашич, еще до начала балканской войны, вступил в противоречие с союзным договором; 15/28 сентября 1912 года, за два дня до общебалканской мобилизации, он определял в циркуляре сербским представителям за границей область Старой Сербии и включал в нее Прилеп и Охриду, т[о] е[сть], в сущности, так же, как и в последней ноте. Все это приходится иметь в виду теперь. Пашич старался сделать уступки возможно более широкими, но дальше известного предела он сам не хотел идти. Этим объясняется его заявление, что, в случае дальнейших настояний держав, он уйдет в отставку. Иованович мне говорил, что, по его мнению, державам и специально России Сербия должна уступить, и предлагал лишь вставить в ответ указание на то, что некоторые особенности договорной линии должны подлежать арбитражу России. Его мнение не было, однако, принято.

В то время как я пишу эти строки, державы, может быть, уже остановились на каком-нибудь плане действий и мои соображения явятся запоздалыми. Сегодня я сообщил их вкратце по телеграфу. Они сводятся к тому, что на Сербию еще можно произвести давление обещаниями и угрозой. Если Пашич уйдет, то при нынешних обстоятельствах это еще полбеды. Все равно, с ним мы не добились, чего хотели. Есть, конечно, риск, что бразды правления примет человек, еще более непримиримый. Однако, раз нужно все или ничего, то половинные уступки все равно не могут нас удовлетворить. Для того, однако, чтобы заместитель Пашича, если не он сам, принял бы предложения держав, надо чем-нибудь изменить условия. Ведь нельзя не отдавать себе отчета в том, что сербские сетования во многом основательны. Им, правда, обещают обширные территории, но, во-первых, их надо еще завоевать, а во-вторых, если они и будут ими владеть, то объем новых приобретений не устраняет вопроса о невозможных государственных границах, которые созданы с трех сторон. Нынешняя война еще не окончилась, а им уже в перспективе накачивают три войны – с Болгарией, с Италией и с Румынией. Надо же, чтобы хоть где-нибудь Сербия чувствовала себя прочно. И так как самый болезненный вопрос связан с отдачей Македонии болгарам, то естественно, что прежде всего ставится вопрос об общности границы с Грецией и недопущении Болгарии к Адриатике. Гуманные фразы в предложениях держав, разумеется, не могут удовлетворить. Только раздел Албании и граница с Грецией до моря может быть и достаточно соблазнительной и конкретной, чтобы заставить сербов примириться с отдачей Македонии.

Привыкши говорить с полной откровенностью, я не могу не высказать сожаления, что нашим союзникам в балканских вопросах с самого начала была предоставлена слишком широкая инициатива, которой они пользовались без достаточного знания дела и соображения всех сторон балканской проблемы. Последняя решалась как-то по кусочкам. Понадобилось содействие Италии – все было для этого сделано без должного согласования с другими факторами, как-то Сербия и Греция. Понадобилась Румыния – опять Сербии как будто не существовало. Наконец дошла очередь до Болгарии. Тут уж – хочешь, не хочешь – нельзя не спросить Сербию, но даже и здесь поступили, мне кажется, ошибочно. Можно было, продолжая ту же систему приобретения держав по одиночке, уверяться сначала, что ценой известных уступок Болгария будет приобретена, потом с большим убеждением воздействовать на Сербию, или, наоборот, сначала увериться в том, что можно получить от сербов, а потом уже произвести давление на болгар. Я об этом столько раз писал и говорил в Петрограде. Вместо того сделали зараз два представления, которые теперь не знают, как согласовать. И это сделано, по-видимому, без того, чтобы главные инициаторы – англичане – отдавали себе ясный отчет, что делать, если не удастся убедить сербов. Отсюда и произошел нынешний тупик.

Как из него выйти? я не вижу иного способа, как приналечь на Италию и заставить ее уступить Албанию, а Сербии заявить об оккупации и тотчас ее осуществить.

На Балканах необходимо составлять представления одновременно двумя давлениями – обещаниями выгод и угрозой непосредственной ответственности. Не иначе, мне кажется, надо потом воздействовать на Болгарию. Сдайте ей все, что можно, но не допускайте, пока можно еще оказать давление, дальнейшего нейтралитета. Иначе будут все скверные последствия полумеры: соседи Болгарии будут считать себя обобранными и обиженными, а нейтральная Болгария в известную минуту перейдет на сторону наших врагов, хотя бы пассивно. Если же одновременно с уступками будет выражено требование немедленного выступления в действие, – и это требование может превратиться в реальную угрозу, – тогда Болгария должна будет подчиниться.

Повторяю, пишу все это, опасаясь, что письмо это запоздает или, еще более, что не все мне известно, и я, конечно, могу сильно ошибиться в общей оценке положения. Не взыщите за это, равно и за откровенное наложение мыслей. Согласованные действия австро-немцев с болгарами кажутся мне весьма возможными. Ведь это было бы равносильно провалу всей нашей балканской политики и грозило бы неисчислимыми последствиями…»

Положение представлялось с каждым днем все более и более серьезным.

Державы Согласия признавали возможным оказывать давление только на Сербию. По отношению к Болгарии они только заискивали и все время сходили с почвы раз данных обещаний, усиливая их и тем самым только обнаруживая собственную слабость. С места такая политика представлялась явно несостоятельной и опасной.