Григорий Трубецкой - Воспоминания русского дипломата

Мы разговорились с доктором, который оказался очень милым молодым человеком, воспитанником нашей Военно-медицинской академии. Он был, как мне говорили, женихом дочери русского эмигранта князя Андроникова [204].

– Вы знаете, что наш хозяин – воскресший мертвец, – сказал мне владыка.

– Как так?

– Пусть он расскажет Вам свою историю.

Доктор не заставил себя просить и рассказал мне действительно любопытную историю. Он был врачом в больнице в Вальеве в начале войны. Вальево маленький городок в горах, в северо-западной части Сербии. Там вначале была Ставка сербской Верховной команды.

Под напором австрийцев осенью 1914 года сербы должны были постепенно очистить весь этот угол своей страны. В это первое свое нашествие австрийцы зверски обращались с населением. Поэтому отовсюду хлынули волны беженцев. Немало собралось их и в Вальеве до отступления из этого города. На этой почве и развилась эпидемия сыпного тифа. Одним из очагов его сделалось Вальево.

В конце концов Вальево было очищено еще до взятия его австрийцами. Когда все оттуда ушли, начальник Военного санитета полковник Генчич хватился, что молодого доктора нет. Тогда он послал в Вальево искать его. Посланные вернулись, его не найдя. Генчич принимал большое участие в молодом человеке и снова послал за ним, приказав доставить его живым или мертвым. Санитары дословно поняли приказание. В больнице, где раньше был доктор, не было не только его, но вообще никого из медицинского персонала; видимо, кто заболел, а кто разбежался. Они зашли в мертвецкую и там среди окоченевших уже трупов нашли тело доктора в гробу. Его подняли и понесли, и тут, от качки ли или от свежего воздуха, лежавшее в гробу тело зашевелилось. Мертвец стал подавать признаки жизни. Немедленно приняты были, разумеется, все необходимые меры, и понемногу молодой доктор отошел, а потом и выздоровел совершенно. Сам он совершенно не помнил, что с ним происходило во время болезни, был все время в беспамятстве, из которого очнулся только на короткое мгновение: он увидал над собой низкий свод, а рядом с собой лежавшего человека, у которого на губах запеклась кровавая пена. Доктор сообразил, что лежит рядом с мертвецом, эта мысль только промелькнула у него, и он вновь потерял сознание, которое вернулось только, когда он уже был спасен. Рассказывая мне этот редкий случай своего «воскресения из мертвых», доктор добавил, что во время эпидемии уход и наблюдение были настолько ничтожны вследствие полного недостатка врачей и фельдшеров, что сплошь да рядом бывали случаи, когда трупы умерших оживали на кладбище, куда их свозили в повозках, накрытых рогожами, за недостатком гробов. Да, чего только не вытерпела Сербия в эту войну!

Но я отвлекся воспоминаниями об отдельных эпизодах от главного своего рассказа.

В двадцатых числах сентября 1915 года стало ясно, что Ниш долго не продержится. Для нас становился вопрос – куда направится сербское правительство и мы с ним? Мне необходимо было постараться поскорее выяснить этот вопрос, чтобы своевременно распорядиться насчет наших госпиталей и учреждений.

Всего естественнее представлялось направиться на Монастырь [205], где было ближе и естественнее базироваться на ожидавшиеся в Салоники союзные войска и где нельзя было опасаться быть отрезанными, ибо из Монастыря можно было направиться либо в Салоники, либо в Санти-Кваранту [206]. Осуществлению этого плана помешали соображения не по существу, а психологического характера.

Между Верховной командой и правительством никогда не было вполне хороших и согласных отношений. Во всем, что случалось во время войны, обе власти – военная и гражданская – ревниво следили друг за другом. Страна и армия переживали с начала войны ряд кризисов: вначале – кризис боевого снабжения, потом – неслыханное развитие эпидемии, потом – кризис продовольственного снабжения армии, наконец переговоры об уступках Болгарии по требованию держав и в довершение всего – обманутые надежды на выступление Греции, на быструю помощь союзников, неправильный учет неприятельских сил, – все это следовало одно за другим; каждое из бедствий, недостатки организации и передвижения, ошибки, промахи, разбитые иллюзии служили предметом взаимных обвинений. Каждая сторона стремилась переложить на другую ответственность за происшедшее. Поэтому также, когда надлежало принять безотлагательное решение, ни одна из сторон не хотела делать этого на свой страх.

Начальником штаба был дряхлый больной генерал Путник, остававшийся у власти только благодаря легенде, сложившейся вокруг его имени и стяжавшей ему популярность среди солдат. Делом заправлял его помощник, молодой еще полковник Живко Павлович, по-видимому не лишенный дарований, но не пользовавшийся достаточным авторитетом ни в глазах старых генералов, командовавших армиями, ни тем более в своих отношениях со стариком Пашичем. Военные агенты, отражавшие настроение Верховной команды, нередко с раздражением отзывались о вмешательстве Пашича в руководство военными операциями.

Отношения между Верховной командой и правительством особенно обострились в последний период перед открытием военных действий в сентябре 1915 года. Военные не могли простить Пашичу, что он помешал им, согласно требованиям держав, напасть на Болгарию, пока она не была готова. Ему ставили в вину все неудачи в переговорах с державами и Грецией.

Когда последняя [207]изменила, пришлось перестраивать все планы. Сопротивляться на два фронта Сербия была не в силах. Самый простой и естественный, с точки зрения военной и политической, план состоял конечно в своевременном отходе армии на юг для соединения с союзниками и приближения к морской базе. Карты смешало отчасти временное колебание французов. Вначале они обещали присылку войск в коренную Сербию. Как я уже говорил, их ожидали в Нише.

Это последнее предположение было, конечно, неосуществимо, ибо переброска значительных сил из Франции в Сербию через Салоники требовала времени. К тому же надо было еще собрать эти силы, а англичане колебались, нужно ли вообще их посылать. Сербам, однако, страстно хотелось, чтобы именно этот план осуществился, чтобы к ним пришли на помощь и теперь же сильные союзные войска. Поэтому, когда в Салоники прибыл генерал Саррайль и сразу отменил распоряжение о посылке передовых частей в Ниш, не считая возможным посылать слабые войска на верный риск, что они будут отрезаны от своей базы, сербская Верховная команда не захотела примириться с основательностью и окончательностью этого решения. Когда французы говорили сербам: идите к нам на соединение, сосредоточьте все силы на то, чтобы не быть отрезанными, Живко Павлович отвечал, убеждая французов, чтобы они сами шли на соединение к сербам и помогли им задержать вражеское вторжение в старую Сербию.