Григорий Трубецкой - Воспоминания русского дипломата

Поэтому они согласились участвовать в образовании правительства и вошли в него небольшой, но хорошо сплоченной группой. В качественном отношении они представляли, по-видимому, наиболее ценную часть кабинета, особенно Василенко – министр народного просвещения, и Гутник – финансов [252]. Регулярно они собирались под председательством лидера своей партии Григоровича-Барского и намечали согласованный план действий и выступлений. Вскоре с Дона приехал Милюков, который стал на ту же точку зрения в оценке совершившегося переворота. Для киевских кадет одобрение главы партии было тем более ценно, что в этом вопросе они разошлись с московскими кадетами. Последние вынесли типичную для своей партии двусмысленную резолюцию, в которой стояли на почве неизменности союзным обязательствам, но в то же время делали оговорку относительно киевских кадет, что суждение о их отношении к перевороту на Украине, совершенному при содействии немцев, они откладывают до всестороннего ознакомления с местными условиями и мотивами, определившими их поведение. Однако московские кадеты в значительном большинстве были убежденными сторонниками союзной ориентации. Для них было большим ударом узнать, что с ними разошелся глава их партии, с которым они утратили связь со времени большевицкого переворота, вследствие коего Милюкову пришлось скрыться за пределы Совдепии. Как ни высок был авторитет Милюкова в партии, но в данном случае москвичи остались при своем мнении. Его отсутствием воспользовался хитрый и умный интриган еврей Винавер, чтобы повести за собой партию и укрепить за собой роль ее руководителя.

Правый центр был осведомлен о позиции Милюкова в вопросе об ориентациях; едучи в Киев, я имел в виду завязать с ним тесные сношения. Приехав в Киев, я узнал, что Милюков принужден был его покинуть. Причины этого представлялись следующие.

Придя к убеждению, что при данных условиях нельзя не считаться с фактическим положением германской вооруженной силы в русских областях, Милюков полагал так же, как и Правый центр, что в целях скорейшего освобождения от большевиков и восстановления единой неделимой России возможно соглашение с германцами приблизительно на тех же условиях, какие были определены Правым центром. Украинский переворот их он одобрял только как первый этап к воссозданию единой России. Поэтому он оказывал всевозможное воздействие на кадетских министров в гетманском кабинете, чтобы они неуклонно проводили соответствующую линию поведения и противились украинизации.

Прямолинейная позиция Милюкова не пришлась по вкусу ни немцам, ни самостийным карьеристам вроде самого гетмана и Кистяковского. Под влиянием последнего Скоропадский написал председателю Совета министров лизогубу письмо, в коем приписывал ему принять меры к высылке Милюкова. «Высочайшее» повеление не пришлось по вкусу министрам, они запротестовали, но сам Милюков, не желая, чтобы из-за личного вопроса были созданы трудности, а может быть, и кризис в министерстве, предпочел временно удалиться из Киева и выехал в имение г-жи Коростовец в Черниговской губернии. Сын ее, молодой человек, служил в Министерстве иностранных дел, и Милюков был хорошо знаком с семьей.

Желая повидаться с ним, я через несколько дней пребывания в Киеве, набравшись первых впечатлений о тамошней обстановке, выехал к нему на пароходе по Десне. На пароходе я набросал письмо в Правый центр, с тем чтобы показать его Милюкову и получить его отзыв по поводу положения дел.

Привожу здесь эти письма, в которых и мной, и Милюковым охарактеризовано в главных чертах общее политическое положение, как оно нам тогда представлялось.

Как видно из письма Милюкова, наши точки зрения совпали даже почти во всех подробностях. Такое совпадение взглядов людей, находившихся в Москве, и человека, приехавшего с юга России, само по себе указывало на то, что тут не может быть случайности, а есть общие серьезные основания. Во всяком случае для характеристики данного момента эти письма представляют известный материал.

[Письмо Г. Н. Трубецкого в Москву в Правый центр]

8 августа 1918 г. (нов. стиля)

Пробыв около недели в Киеве, я выехал на пароходе в деревню, где временно поселился П. Н. Милюков, чтобы повидаться и переговорить с ним о наших делах. В Киеве все время проходило в непрерывных свиданиях и разговорах. Сидя на пароходе, постараюсь разобраться в своих наблюдениях.

Киев производит яркое и сильное впечатление сочетанием контрастов и своей противоположностью только что покинутой Большевизии. Непривычно для москвича обилие белого хлеба и всякого продовольствия на улицах. Впечатление в своем роде более резкое, чем когда бывало зимою вырвешься из снегов и попадешь за границу, куда-нибудь, где летнее солнце. Только при сопоставлении этого нового впечатления с недавно пережитым, понимаешь, как тяжело и ненормально сложился весь уклад жизни на севере.

Второе впечатление – это благополучие и благоденствие тех, кто вкушают этот белый хлеб. Когда попадаешь в липки или в Купеческий сад, где гремят музыка и гуляет веселая нарядная публика, то как-то не веришь глазам этой реставрации прошлого. Охватывает ощущение определенного класса людей, – сытых, довольных, беспечных, радующихся всему, что произошло; среди них пока только еще начинает зарождаться беспокойная мысль: насколько прочно это благополучие? Но пережито столько тяжелого, настоящее так приятно, что на липках мало кто хочет останавливаться на легком обмане, омрачающем синее небо. Только когда темная южная ночь спускается на город и раздаются то выстрелы, то взрывы, докучное сомнение невольно стучится в дверь и портит сон счастливых и беспечных.

Кем охраняется все это благополучие?

От Орши до Киева я не видел ни одного хотя бы небольшого украинского патруля. Украинской силы в природе не существует. Зато на всех станциях и в городе вы видите германского часового в каске. Я готовился к этому и ожидал увидеть эмблему победоносной Пруссии – упитанного пивом и сознанием своего превосходства грубого фельдфебеля. Но впечатление совсем иное. В каске стоит старый ополченец, ландштурмист, обычно добродушный, вовсе не отталкивающий, но и вовсе не символизирующий стальную силу. Они скованы дисциплиной, долгом, они стоят на своих постах, но силы и уверенности в них вовсе не чувствуется. Их служба нелегка, немногим легче, чем на фронте. Они распылены на громадной территории, их не часто сменяют, они несут самые тяжелые караулы, и их подстреливают часто и много; от простого рядового до генерала-фельдмаршала никто из них не может быть обеспечен от выстрела в спину.

Как они на это реагируют?