Григорий Трубецкой - Воспоминания русского дипломата

В это время, при содействии немцев, в Москве учреждено было украинское генеральное консульство {202}. В него сразу кинулась масса народа, пожелавшая принять украинское подданство, чтобы избегнуть тяжелой лапы большевиков. Украинцами становились многие, ничего общего не имевшие с Украиной и считавшие себя коренными русскими, полагавшие, что режим Скоропадского есть временная комбинация и не видевшие ничего предосудительного в том, чтобы получить украинский паспорт, иметь возможность выехать из Москвы и оградить свой сейф в банке от взлома. На первых порах переход в украинство был очень легким. Этим мы решили воспользоваться для моей жены, у которой в сейфе хранились драгоценности не только ее, но и Бутеневых. Большевики быстро поняли, какое количество буржуев может таким путем выскользнуть из их лап, и они поставили целый ряд ограничительных условий для принятия украинского подданства.

Во все время пребывания моего в Москве я уклонялся от свиданий с немцами. Но перед самым отъездом я решил пойти на свидание, чтобы сказать все, что находил необходимым им высказать, тем более что опасался, что другие собеседники ведут с ними разговоры в недостаточно определенных тонах.

Я виделся с Рицлером, который стал поверенным в делах после убийства Мирбаха. Он произвел на меня впечатление тщедушного, милого человечка, агента второго разряда, не имевшего личной инициативы, – передатчика разговоров между Москвой и Берлином. Может быть, такая фигура наиболее подходила для неопределенной, нерешительной политики Германии.

После общих вступительных фраз Рицлер спросил, не имеем ли мы что-либо сообщить по поводу плана переворота в Москве, о котором незадолго до того он вызвал наших представителей на обмен мнений. – Тогда я высказал ему точку зрения, которую уполномочен был развить от имени нашей группы: раньше, чем говорить о перевороте, русскими силами, но при содействии Германии, надо было определенно договориться насчет общих условий. Мы не считаем возможным идти на один местный переворот, если он не будет сопряжен с последствиями в общерусском масштабе: полный пересмотр Брестского договора, восстановление единой неделимой России, невмешательство немцев в наши внутренние дела, а за это: строжайший нейтралитет России и экономические выгоды, которые подлежат обсуждению. На меньших условиях мы не можем идти на соглашение с Германией. – «Вы должны отдать себе отчет в том, как упал престиж Германии после попустительства всем мероприятиям большевиков и поддержки, им оказываемой. Мы можем пойти на соглашение с Вами, только если в состоянии будем оправдать его серьезными выгодами, реальной пользой». – Такова была сущность того, что я сказал Рицлеру. Как и следовало ожидать, последний ограничился ответом неопределенным, обещая сообщить содержание беседы в Берлин, но высказывая сомнение, чтобы там приняли нашу точку зрения. «Кто нам поручится, что, когда мы все вам дадим, вы не повернете снова в сторону Англии?» – сказал он. Я ответил, что пока Германия, в свою очередь, не примет определенной политики по отношению к нам, мы, конечно, будем считать себя ничем не связанными. На этом мы расстались.

При помощи общих знакомых нам удалось записаться в украинский санитарный поезд, который должен был провезти в Киев инвалидов. Моя жена ехала под своим настоящим именем, но с украинским паспортом, я же – с видом конторщика Терентьева.

Самой опасной минутой был просмотр документов в Москве на вокзале. У меня не было разрешения ни от одного из большевицких учреждений, и я был записан на поезд в последнюю минуту. Это самое обстоятельство оказалось для меня выгодным, и я проскочил при осмотре вполне благополучно. Мы ехали в вагоне 3-го класса, с полным комфортом {203}. В продолжение всего пути нас поили и кормили, у каждого из нас была койка и сенник, так что мы ехали за счет Украины. В Киев мы прибыли на седьмой день, потому что поезд был задержан в Орше на двое суток.

Орша была в руках немцев. Со вздохом облегчения мы покинули почву Совдепии, но смешанное чувство избавления и в то же время унижения мы испытали, увидев первую германскую каску. Как только подошел поезд, у вагонов стали сновать германские солдаты, продававшие под полою вино, папиросы, шоколад. Скоро мы наслышались рассказов о том, как быстро германские солдаты и офицеры применились к российским нравам взяточничества и спекуляции. При переезде через границу в повозках была установлена правильная такса. И, начиная от границы, по всему району военной оккупации немцы пользовались случаем наживаться, где и как могли. Они вносили в это дело привычные им приемы методичности и аккуратности.

Мы приехали в Киев, должно быть, числа 19 июля по старому стилю. Город был переполнен, но нас приютила у себя наш старый друг Александра Владимировна Коссяковская. Она имела большую квартиру (Виноградная, [дом] 20а, кв[артира] 17); на этой квартире на началах коммуны жило несколько человек: Игорь Платонович Демидов, приехавший вначале в Киев в качестве представителя Алексеевской организации, а потом ставший редактором кадетской газеты «Русский Голос». Там же имел комнату П. Н. Милюков. Незадолго до нашего приезда он принужден был временно покинуть Киев, о чем я дальше расскажу. В его комнате мы и остановились. Кроме названных лиц, на той же квартире жила приятельница Дины Коссяковской, Катруся Мейендорф и жена Вас[илия] Андр[еевича] Степанова, Магдалина Владимировна.

Когда мы въехали на Украину, у нас глаза разбежались от непривычного зрелища – белого хлеба, который в обилии продавался на каждой станции. Все мы, беженцы, покупали вдвое больше, чем могли съесть, это лакомое кушанье. На первый обед по приезде Александра Владимировна угостила нас чудным малороссийским борщом, потом варениками с вишнями. Нам казалось, что никогда в жизни мы не ели ничего такого вкусного.

Киев поразил нас резким контрастом с только что покинутой Москвой.

В Москве все общественные отношения были перевернуты вверх дном. Буржуазия, интеллигенция стали париями. Киев был реставрацией недавнего прошлого, но которое, казалось, давно и безвозвратно сдано в архив. Я пошел в Купеческий сад {204}, который славится своим видом на Днепр. Был будничный день, но гремела музыка, по аллеям гуляли разодетые праздничные толпы беспечных и веселых буржуев. Я невольно сравнил картину с Пречистенским бульваром [251]в Москве, по которому я проходил всего неделю назад, и где с такой же беспечностью гуляли щеголеватые товарищи, густо припомаженные, со своими дамами. И там и здесь ликующее большинство не думало о завтрашнем дне и спешило сорвать цветы удовольствия и наживы, где и как могло.