Григорий Трубецкой - Воспоминания русского дипломата

Я помню, как однажды вскоре по приезде, гуляя по набережной Буюк-Дере я обратил внимание на стройную фигуру молодой турчанки, которая гуляла в сопровождении какой-то старухи. Незнакомка это заметила, и, украдкой откинув чаршаф, улыбнулась мне. Я стал следовать за ней по пятам, она не раз проделывала тот же маневр, наконец показала мне жестом на Босфор. В эту минуту она подходила со старухой к поджидавшему их каику, который отчалил, направляясь к Азии. Недолго думая, я бросился к ближайшей лодке и приказал лодочнику следовать за каиком, не отставая от него, за что посулил награду. На воде продолжался тот же немой, но красноречивый разговор. Незнакомка в чаршафе была, вероятно, черкешенкой. О том свидетельствовали большие черные глаза, стройный стан и улыбка. Так по крайней мере рисовалось в моем воображении. Подплыли к берегу.

Незнакомка вспрыгнула на мостик, обернулась и снова пригласила меня следовать с самым многообещающим видом. Мне было 23 года, была весна, и я не задумывался над возможностью попасть в авантюру, не совсем удобную для секретаря посольства. Дорога поднималась вверх, между садов, окруженных толстыми стенами. Это были жилища богатых турок. Постоянно оглядываясь назад, незнакомка все увлекала меня вперед, и я видел, как губы ее дрожали от шаловливого смеха. Наконец мы подошли к огромным массивным воротам какого-то большого дома. Старуха дернула звонок и прямо втолкнула молодую женщину в калитку, которая быстро захлопнулась. Я стоял перед домом, раздосадованный глупым приключением, когда внезапно раскрылась глухая ставня одного окна, белая ручка послала мне поцелуй, ставня с шумом захлопнулась, за ней раздался смех, а у ворот вырос огромный черный евнух с пистолетами и кинжалом за поясом. Дальнейшая любознательность не предвещала ничего доброго, и я ретировался к лодке. Так невинно кончилась эта встреча, которая могла завершиться только неприятным приключением для меня. Впоследствии я уже не стремился продолжать немые разговоры.

Любители восточного колорита могли по пятницам любоваться живописной церемонией Селямлика. Утром в коляске с посольским кавасом [160] Жандарм или полицейский в Турции; кавасы обыкновенно приставляются к иностранным посольствам в Константинополе. на козлах ехали в Ильдиз-Киоск, получив предварительно особое именное приглашение от Дворца. Вас привозили в особый киоск, построенный для именитых иностранцев против Дворцовой мечети. Киоск был построен на высоком холме, откуда открывался чудный вид на Мраморное море и Стамбул. У входа в мечеть были построены войска. Дежурный и церемонимейстер встречали гостей, угощая их кофеем, шербетом [161] Здесь фруктовый прохладительный напиток ( турецк. ). и султанскими папиросами, которыми менее церемонные посетили набивали себе карман. За кофейными чашками, украшенными алмазами, зорко следили дворцовые слуги в красных кафтанах, шитых золотом. Кроме приезжих именитых туристов, на Селямлик обычно приезжали послы с своими дрогоманами, когда хотели иметь потом аудиенцию у султана.

Надо было забираться загодя, и не мало времени проходило в ожидании. Наконец сверху из Дворцовых ворот показывался шарабан, запряженный белыми арабскими лошадями. В нем сидел на переднем месте султан, а перед ним знаменитый герой Плевны Осман-Паша {89} 89 Имеется в виду возглавлявшаяся Осман-пашой продолжительная оборона Плевны (с 8/20 июля по 28 ноября / 10 декабря 1877 г.) османскими войсками от осаждавшей ее русской армией в ходе Русско-турецкой войны 1877–1878 гг. За военные успехи Осман-паша был удостоен почетных прозвищ «Гази» (Победоносный) и «лев Плевны». , который один удостоен был чести сидеть перед падишахом. Войска восторженными восточными криками приветствовали своего повелителя, музыка играла гимн. Султан медленно проезжал мимо киоска, отдавая честь дипломатам, которых знал, потом лошади рысью поднимались в гору, а за шарабаном тоже рысью бежали толстые перетянутые Паши-генералы и придворные. Шествие замыкалось рядом карет, в которых сидели жены султана. На них прикрикивал придворный евнух, словно погонщик, выгонявший конюшню лошадей на прогулку. После краткой молитвы в мечети, султан возвращался во дворец. Церемония была кончена. Она была необыкновенно живописна на этом фоне, моря, Стамбула и голубого неба, с пестротой восточного церемониала.

Все это было красиво, интересно, но главную прелесть для меня представляли многочисленные прогулки, особенно на азиатском берегу, где более неприкосновенно сохранился мирный Восток, дремлющий, важный, набожный, со своими садами, фонтанами, кладбищами и огородами, на которых турки ставили кресты, чтобы пугать мусульманских ворон…

Более далекими экскурсиями, требовавшими ночевок, были Принцевы острова, ставшие впоследствии столь знакомыми многим русским беженцам. Это был другой Восток – греческий, со своими монастырями, духовным богословским училищем на Халках и греческими хорами, которые отчасти напоминали итальянские, но сохранили однако свой местный колорит.

Лунные теплые ночи, пропитанные запахом явок, лавана и мяты с пением хоров, или одинокой песнью лодочника, оставляющего светлую фосфоресцирующую борозду от всплеска волн, крики ночных сторожей, передающих один другому во все концы весть о том, что в таком-то квартале города начался пожар, – наконец эти грандиозные пожары, от которых выгорали иногда целые кварталы загроможденных один на другой деревянных домов, ночные призывы муэдзинов с высоких минаретов, и столько других образов, звуков и запахов, смешиваясь вместе, встают в памяти, воскрешая обаяние восточной ночи…

А дневное очарование!.. Эти огромные мечети с грандиозными дворами и фонтанами, с этими страстными молитвенными призывами муэдзинов, которые прерываются молчанием ритмически повергающихся ниц правоверных. Живописные тюрбэ – остатки старых кладбищ, с усыпальницами султанов, их жен и именитых турок. И наконец Св. София – храм, которому нет подобного в мире, и который для чуткого сердца сохраняет свой великий христианский облик, несмотря на многовековую кабалу Исламу, которой он подчинен. Что осталось в нем, кроме этой дивной архитектурной гармонии, благодаря которой из каждого самого отдаленного угла его можно видеть центр его купола… В этой собранности, в этом стройном единстве заложена великая идея, только отчасти сродная единобожию Ислама, ибо в Исламе идея единства поглощает и как бы упраздняет понятие множества, а в христианстве единство восполняет и предполагает множество. А купол, венчающий Св. Софию, прекрасен не только внутри храма, он прекрасен и тогда, когда вы видите его, возвращаясь с островов и его очертания действительно напоминают небесный свод, и весь он, в лучах заходящего солнца, пронизывающим его окна, кажется светящимся и осиянным каким-то ореолом. Я уже не говорю о тех священных воспоминаниях, которые пробуждаются для нас русских в этом храме, благолепие коего побудило наших предков выбрать для России крещение в православную веру: мы как бы вновь переживаем с ними этот выбор, предопределивший судьбу России более тысячи лет тому назад. Здесь заложен секрет притягательной силы, которую оказывал Константинополь на ряд поколений русских людей, в течение всей нашей истории заставляя их проливать свою кровь ради освобождения креста от ига полумесяца. И пусть не говорят о русском империализме. Не погоня за внешним владычеством и выгодами, не царственное положение Константинополя двигало русский народ к утверждению России на проливах. Это могло входить в расчеты нашел политики, но сам народ подымался ради водворения креста на святом куполе Софии, ради освобождения братьев-христиан и утверждения православного царства на месте ига неверных.