Татьяна Лабутина - Британские дипломаты и Екатерина II. Диалог и противостояние

Как видно, британский дипломат вел свою собственную игру в намечавшемся переговорном процессе с Голландией, в котором должна была участвовать Россия. Ратуя за достижение мира на словах, поддерживая императрицу в ее намерении этого добиться как можно скорее, на деле он предусматривал совершенно другой расклад событий: исключить Россию из переговорного процесса с республикой.

В ответном послании от 7 сентября 1781 г. Стормонт извещал посла о том, что правительство Великобритании все же согласилось принять отдельное вмешательство императрицы в переговорный процесс с Голландией. «Эта новая попытка делается с целью приобрести дружбу императрицы через потворство ее минутной страсти», – признавал Стормонт. «Поразительно и грустно, но тем не менее справедливо, – продолжал министр, – что, каковы бы ни были ее намерения, во все время этой войны она не сделала ни одного шага, который по своим последствиям не клонился бы к существенному вреду нашей страны» 562 562 Там же. С. 793–794. . Допуская императрицу к переговорному процессу с Голландией, считал Стормонт, следует действовать «с необходимой осторожностью», твердо отстаивать собственные интересы и не идти ни на какие уступки. Министр советовал Гаррису быть особенно внимательным ко всему, что может указать на истинные намерения Екатерины II. «Мы … должны рассчитывать на собственную бдительность и твердость для того, чтобы избежать всяких козней и повести все переговоры с необходимой осторожностью», подчеркивал Стормонт. В то же время он признавался, что «мало ожидал истинной выгоды» от этого дела.

Министр обращал внимание на то, что в начале Англо-голландской войны российская императрица проявляла к ней «кажущееся равнодушие», что не могло не беспокоить англичан, воспринявших подобную позицию как «большое зло». Британцы старались «возбудить» Екатерину к деятельности, уверенные в том, что если она начнет действовать, то непременно в пользу Великобритании, поскольку «от благосостояния этой страны … зависит и процветание ее собственной империи». Однако события показали, что англичане «сильно ошибались». Всякий шаг, сделанный императрицей, «всякая мера, ею принятая, – признавал Стормонт, – клонились лишь к усилению наших затруднений и к тому, чтобы сделать войну еще более для нас обременительной». И далее министр с долей цинизма заключал: «… Для нашей страны было бы истинным счастьем, если бы, подобно восточному монарху, она уснула на своем троне» 563 563 Там же. С. 794–795. .

Дальнейшие события, произошедшие при дворе, на время отвлекли внимание посла от международных дел и внешней политики Екатерины II. 7 сентября 1781 г. Гаррис докладывал в Лондон об отставке графа Панина от занимаемой должности министра иностранных дел. Это событие произвело, по свидетельствам посла, «весьма сильное впечатление» не только на графа, но и на лиц, подчиненных ему. «Здесь раздается такой ропот, какой только возможен при подобном правительстве», утверждал посол. Сам граф Панин «упал духом» и чувствовал себя глубоко обиженным.

Гаррис незамедлительно обратился к своему другу Потемкину, чтобы обсудить с ним волнующую новость. Тот заявил, что хотя не одобряет жестокости этой меры, но в то же время считает ее справедливой. Он советовал послу сохранять самые лучшие отношения с бывшим министром и избегать «всякого выражения торжества или насмешки над его падением». «Вы знаете непостоянство этого двора, – продолжал князь, – он может быть возвращен к своим должностям». Гаррису было хорошо известно о неприязни и соперничестве, которые сохранялись между Паниным и Потемкиным. В то же время он знал, что князь еще менее расположен к Безбородко и его партии, за успехами которых он следит «с величайшей завистью и беспокойством». И потому посол опасался, что Потемкин постарается снова возвысить графа Панина, «лишь бы уронить влияние Безбородко» 564 564 Там же. С. 797. .

Спустя несколько дней Гаррис встретился с графом Паниным, которого нашел «гораздо спокойнее», чем при последнем с ним свидании. По мнению посла, граф «всю силу своих интриг» решил направить на великого князя и великую княгиню, чтобы помешать им отправиться в Вену, где они хотели навестить «самого опасного врага» – Фридриха II. И далее посол подробно освещал события, связанные с интригой Панина и реакцией на нее императрицы.

Мысль о путешествии великого князя и великой княгини в Австрию была подана императором Иосифом II во время его пребывания в Петербурге. Тогда же между ним и императрицей решался вопрос о браке племянника императора эрцгерцога Франциска с сестрой великой княгини. На взгляд Гарриса, делалось это с целью заложить «основание прочному союзу между дворами венским и петербургским» и одновременно ослабить влияние короля Пруссии и его партии над молодым двором. Вся эта затея хранилась «в глубочайшей тайне», поскольку Екатерина, хорошо зная «подозрительный характер» своего сына и его нежелание принимать какое-либо предложение от нее самой, поручила племяннику графа Панина князю Репнину, пользующегося большим уважением у великого князя, подготовить его к путешествию «с целью приобретения познаний и опытности». Репнин должен был внушить великому князю и великой княгине, что «для лиц, столь высоко поставленных, не только хорошо, но даже необходимо посмотреть на характеры разных стран и познакомиться с различными способами правления» 565 565 Там же. С. 803–805. .

Князь Репнин справился со своим поручением «чрезвычайно искусно»: желание предпринять путешествие сделалось, по признанию Гарриса, для великого князя и великой княгини «любимой мечтой». Вскоре подоспело и письмо от императора Австрии, в котором он сообщал, что пригласил мать великой княгини и других ее родственников встретить супругов в Вене. Великий князь и великая княгиня обратились за советом к графу Панину, который предложил им сделать главной целью путешествия не Вену, а Берлин. Однако этот совет был встречен императрицей «в штыки». На свою просьбу великая княгиня получила «решительный и даже гневный отказ».

До тех пор, пока граф Панин оставался за пределами двора, находясь в своем загородном поместье, молодой двор сблизился с послом Австрии и его супругой, мечтая поскорее отправиться в Вену. Однако стоило Панину вернуться, как тут же «их действия переменились». «Немедленно был составлен заговор, произведший во дворце временное брожение», который, по мнению посла, мог сравниться «с настоящей революцией». Панин «вел дело с искусством старого и опытного мастера придворных интриг, – продолжал Гаррис, – и не отставал от него до самой минуты их отъезда» 566 566 Там же. С. 805–807. . Он начал «возбуждать» в великой княгине «сильнейшие опасения» по поводу «вредных последствий» прививки оспы ее детям. Княгиня как любящая мать пришла в ужас от подобных слов графа. Его предостережение «отравило всякое удовольствие ожидаемого путешествия» и побудило желание отсрочить поездку. Преданный Панину доктор Крейс своими речами только усилил беспокойство великой княгини. Никакие уверения доктора Димсдейла, проводившего оспопрививание, не могли ее успокоить.