Коллектив авторов История - Гражданская война в России (1918–1922 гг.)

В условиях нехватки промышленных товаров было организовано их распределение через магазины потребкооперации, причем крестьяне в соответствии со своими представлениями о справедливом способе деления дефицитных ресурсов использовали жеребьевку. Например, семья Бугрова в 1918 г. получила: «8 октября 4 аршина миткалю досталось по жеребью – 5 р. <���…> 25 октября стельки под валенцы черные большие досталось по жеребью из потребиловки – 7 р. <���…> 25 октября восьмушка чаю досталась по жеребью из потребиловки – 2 р.» 840. Состав разыгрываемых товаров был неоднороден, и наряду с мелкими вещами (нитки, иголки) можно было получить и более ценные (одежду, обувь). В 1919 г.: «16 ноября сапоги Лисутке – 1020 р. Сапоги Лисутке достались по жеребью из потребиловки. Даны вещи: мыло духовое две печатки, катушка ниток, плат головной, сапоги женские– это все на 24 человека. И кидали жребий, нам достались сапоги, с прибавкой 600 рублей, да они 420 рублей» 841.

Социальная поддержка реализовывалась и в других формах, непосредственно влиявших на повседневную жизнь деревни. Так, существовала система продовольственных комитетов, которые кроме продуктов распределяли и семена для посева, что было крайне важно в борьбе с голодом, поскольку обеспечивало крестьян зерном на следующий год. Например, в 1920 г. Бугров получил «3 мая ст. ст. пшеницы 8 фунтов и 3 четверти. Пшеница дана для посева, на едоков, не знаю откуда, сорт не знаю какой. Пшеницу возвратить обратно осенью. 11 сентября пшеница возвращена обратно в сельский совет, носила жена. Собирал Василий Лар[ионович] Каныгин – 10 фунтов» 842. Также организованно крестьяне получали и некоторые дефицитные и дорогостоящие орудия труда, купить которые единолично им было не под силу. «21 апреля плуг из кредитного товарищества на 56 домохозяев на неимущих – 230 р.» 843. Такая политика государства стимулировала самоорганизацию сельских хозяев для совместной работы. Этому, кстати, способствовало и устройство паевых картофелетерочных заводов, начатое еще накануне Октябрьской революции.

Отметим, что данная политика государства играла двоякую роль. С одной стороны, она помогала выжить в тех крайне тяжелых условиях, с другой – усиливала иждивенческие настроения крестьян, формировала у них пассивные стратегии поведения и уменьшала личную ответственность за собственное благополучие.

Хозяйственные записи Бугрова позволяют не только полно и достоверно реконструировать экономику крестьянской семьи в экстремальных обстоятельствах, но и благодаря подробной фиксации расходов дают возможность описать также повседневную жизнь сельского сообщества. Внимательное рассмотрение произведенных в 1919 г. «деревенских расходов» свидетельствует о том, что в этот период деревенская община еще полностью сохраняла свою функцию координатора социальной жизни. Так, в ее ведении было собирание денег на различные общие нужды: покупку железного крюка для колодца, оплату штрафа за потраву скотом полей соседнего села Петропавловское, сбор денег на мясо, поставляемое по продразверстке от деревни, сбор налогов подушного и за скотину, плата пастуху и сторожу деревни и т. д. Причем последние позиции позволяют понять, что «пастушно» оплачивалось из расчета количества голов скота (у Бугрова – два с половиной череда, за корову, лошадь и теленка), отдельно вносились деньги за пастьбу лошадей ночью («за ношнину»). За охрану деревни в ночное время («за сторожу») начислялась плата «с души», то есть по числу проживающих 844. В следующем 1920 . добавляются дополнительные сборы, говорящие о новых явлениях, связанных с переустройством управления деревней – упоминается ее «заведующий А. Хортов», которому «выдано на покупку лодки ездить через Волгу» 845.

Те же записи расходов демонстрируют, что несмотря на голод и крайнюю нужду в хлебе, устраивались традиционные молодежные посиделки – «беседы», за наем дома для которых приходилось расплачиваться зерном: «27 декабря 1921 г. 4 ф. пшеницы дала матка Коске для уплаты квартиры за беседу за три вечера для девчонок и парнишек. Ох, нехорошо, развратно» 846.

Об отношении к детям свидетельствуют записи 1919 г. о покупке дочери Лизе, которой в этом году исполнялось 16 лет, и которая поэтому переходила в группу девушек предбрачного возраста, необходимых для взрослой девушки вещей. «18 марта платок Лисутке полушерстяной за три четверика картофелю. <���…> 16 апреля сережки Лисутке серебряные позолоченные в потребиловке» 847.

В отдельную рубрику «Принятие икон и попам» заносилась плата причту за выполнение треб, а также жертвы на церковные нужды. Из ее анализа следует, что церковная жизнь в деревне продолжалась обычным чередом, как и в дореволюционный период. Так, Бугров и члены его семьи регулярно посещали церковь, исповедовались и причащались, на праздники принимали иконы и участвовали в крестных ходах. Однако дополнительные комментарии (во время Великого поста на службе «мужчин было мало, женщин много, больше девушки причащались» 848) указывают на кризис религиозности в социуме. Кроме того, заметны и трансформации, непосредственно вызванные революцией, Гражданской войной и их социально-экономическими последствиями. Например, в крестный ход, проводившийся в знак падежа скотины, вместо обычной платы деньгами расплачивались зерном: «8 августа со святом. Давали рожью и пшеницей. Такой сбор был первый раз за мою жизнь» 849. В 1921 г. изменения еще более заметны: «11 июня в пятницу икона была Николай Чудотворец. Был у нас в Вороксе крестный ход, кропили скотину. Вместо монахов пела женщина, один был священник. Около 18 ноября была икона Толгская Божья матерь, с ней ходили священник старичок и монах горбатый. Платила жена, не знаю сколько» 850.

Большой интерес вызывают заметки Бугрова о праздниках, свидетельствующие об особой значимости в крестьянском календаре Масленицы, Пасхи и престольных («годовых») праздников – Петрова дня (день св. апостолов Петра и Павла) и Введеньева дня (Введение во храм Пресвятой Богородицы). Несмотря на дефицит продуктов, в эти дни устраивался праздничный обед и приглашались гости. «21 ноября провожали престольный праздник Введеньев день без белой муки и чаю. Оржаной было занято у Екима Ник. Королева, спасибо. Круп никаких не было. Все равно как в старину постились в Великие посты, так и мы нонча. Весь пожилой народ унылый. А маленькие детки бегают себе, как будто и сытые, удержу нет. <���…> Жуткий был праздник» 851.

Главным элементом праздничного стола в крестьянском быту были спиртные напитки, количество которых демонстрировало и состоятельность хозяина, и его щедрость. Поэтому даже в условиях голода крестьяне считали необходимым сварить спиртное. «28 июня браги сварено на Петров день полведра. 17 ноября самогонки сварено около пяти бутылок из шестнадцати фунтов патоки на Введеньев день без вычета за работу» 852. В 1923 г.: «20 ноября. Введеньев день, самогону было полведра. Гостей было много вечером: зять Марьи Михаил, зять Парасковьи Александр с братом, зять Ивана Ивина» 853.