Луи-Адольф Тьер - История Французской революции. Том 2 [litres]

Конвент никогда не отказывал в декретах против возмутителей; не отказывал даже жирондистам против непокорной коммуны. Но декретов было мало; надо было обеспечить исполнение этих декретов, склонив на свою сторону общественное мнение. Колло, пользовавшийся большой популярностью у якобинцев и кордельеров благодаря своему красноречию и в особенности благодаря известной всем энергии, берется всё устроить и отправляется в Клуб якобинцев. Он представляет им картину фракций, угрожающих свободе и готовящих заговоры.

– Скоро откроется новая кампания, – говорит он. – Заботы комитета, так счастливо окончившие последнюю кампанию, обеспечат Республике новые победы. Рассчитывая на ваше доверие и одобрение, комитет предавался своим трудам, но вдруг наши враги вздумали помешать ему; они подняли патриотов с целью составить из них оппозицию, а потом заставить их перерезать друг друга. Но нет, благодаря вашей рассудительности мы останемся добрыми друзьями и будем только солдатами свободы! Опираясь на вас, комитет сумеет достойно сопротивляться, подавить агитаторов, выбросить их из рядов патриотов и, принеся эту необходимую жертву, продолжит свои труды. Вы нас поставили на опасное место, но никто из нас не трепещет. Комитет общественной безопасности принимает на себя тяжелую задачу – надзирать за всеми врагами, тайно расставляющими козни свободе, и преследовать их; Комитет общественного спасения ничего не упускает, чтобы справиться со своей громадной задачей, но оба нуждаются в вашей поддержке. В эти опасные дни нас немного. Следовательно, необходимо одно из двух: или поддержите нас, или мы удалимся.

– Нет! нет! – кричат якобинцы. – Не уходите, мы вас поддержим!

Эти ободряющие слова сопровождаются громкими рукоплесканиями. Колло продолжает и рассказывает всё, что происходило у кордельеров.

– Есть люди, – говорит он, – которые никогда не имели твердости духа, чтобы вынести даже несколько дней заключения; люди, которые ничего не терпели в продолжение всей революции; люди, за которых мы заступились, когда считали их угнетенными, и которые захотели вызвать восстание в Париже, потому что посидели немного в тюрьме. Восстание из-за того, что два человека пострадали, что за ними не ухаживал доктор, когда они были нездоровы! Анафема тем, кто хочет восстания!

– Да! Да! Анафема! – в один голос вторят якобинцы.

– Марат был кордельером, – продолжает Колло. – Марат был якобинцем, и что же! Он тоже подвергался гонениям, и, конечно, гораздо больше этих выскочек; он был поставлен перед судилищем, перед которым должны были являться только аристократы. И вызвал ли он восстание? Нет! Священное восстание, то восстание, которое должно избавить род человеческий от всех его притеснителей, исходит из чувств более благородных, чем мелкое чувство, в которое нас хотят вовлечь сейчас.

Комитет общественного спасения не поддается интриганам, он принимает решительные меры и, хотя бы ему пришлось погибнуть, не отступит перед столь славною задачей!

Едва Колло останавливается, Моморо принимается оправдывать секцию Марата и кордельеров. Он подтверждает, что действие Декларации приостановлено, но от прочих фактов отрекается; отрицает проект восстания и утверждает, что секция Марата и кордельеры воодушевлены самыми светлыми чувствами. Заговорщики, начавшие себя оправдывать, обречены. Как только они не могут поднять восстание, как только одно декларирование цели не вызывает порыва общественного мнения в их пользу, – они бессильны. Якобинцы слушают Моморо с явным неодобрением и поручают Колло отправиться от их имени к кордельерам, побрататься с ними и вернуть братьев, введенных в заблуждение коварными наущениями.

Была уже поздняя ночь, и Колло не мог отправиться к кордельерам ранее следующего дня; но опасность, сначала ужасающая, теперь уже не была так страшна. Становилось очевидно, что общественное мнение сложилось неблагоприятно для заговорщиков, если всё еще можно было их так называть. Коммуна отшатнулась; якобинцы остались верны комитету и Робеспьеру, хотя он был в отсутствии и болен. Кордельеры, буйные, слабо управляемые, не могли не подчиниться красноречию Колло д’Эрбуа, особенно чувствуя себя оставленными коммуною и якобинцами; их не могла также не подкупить честь видеть у себя такого знаменитого члена правительства. Венсан со своим сумасбродством, Эбер с его грязной газеткой, Моморо с его постановлениями секции Марата не могли вызвать решительного движения. Один Ронсен, имея за собой эполетчиков и порядочное количество зарядов, мог попытаться что-нибудь предпринять. У него хватило бы на это смелости, но оттого ли, что он не встретил такой же смелости в своих друзьях или не мог положиться на своих людей, – он даже не пошевелился, и всё дело ограничилось волнениями и угрозами. Эполетчики, рассеянные по народным обществам, пошумели, но не посмели взяться за оружие.

Восьмого марта (17 вантоза) вечером Колло явился в Клуб кордельеров, где был встречен громкими рукоплесканиями. Он сказал там, что тайные враги Революции стараются ввести их в заблуждение и настаивают на том, что Отечество в опасности, тогда как, напротив, в отчаянном положении находятся монархия и аристократия. Он заявил, что эти люди старались посеять раздор между кордельерами и якобинцами, тогда как они, напротив, должны образовать одну семью, с едиными принципами и намерениями; что сам план восстания и приостановка действия Декларации прав радуют аристократов и что, следовательно, если они не хотят осчастливить врага, то должны поспешить с исправлением ошибки. Кордельеры были увлечены сказанным и, хотя между ними было много чиновников Бушотта, поспешили покаяться, сорвали креп, наброшенный на Декларацию прав, и просили Колло уверить якобинцев в том, что они всегда будут идти тем же путем.

Колло д’Эрбуа поспешил к якобинцам объявить им о победе над кордельерами и ультрареволюционерами. Стало быть, заговорщики были покинуты решительно всеми, им оставалось идти только напролом, а это, как мы уже говорили, было почти невозможно. Комитет общественного спасения решил предупредить всякое движение с их стороны, арестовав главных зачинщиков и тотчас же отослав их в Революционный трибунал. Фукье велели подыскать факты и немедленно подготовить обвинение. Сен-Жюсту в то же время было поручено составить доклад Конвенту.

Тринадцатого марта (23 вантоза) Сен-Жюст представляет свой доклад. Придерживаясь принятой системы, он упорно указывает на «иноземцев», управляющих двумя фракциями. Он говорит, что одна из этих фракций приняла на себя почин, пыталась поднять знамя восстания, но вовремя остановлена и безотлагательно будет арестована, а он, Сен-Жюст, поэтому просит декрета, объявляющего смертную казнь всем, кто задумывал ниспровержение властей, старался разными махинациями развратить общественный дух и республиканские нравы, мешал подвозу продовольствия и каким бы то ни было способом потворствовал плану, задуманному «иноземцами».