Луи-Адольф Тьер - История Французской революции. Том 2 [litres]

Что за прелесть эта афинская демократия! Солон там не слыл за щеголя; и хотя его нисколько не затрудняло признаваться в склонности к вину, женщинам и музыке, однако он считался образцом законодателя, и оракул провозгласил его первым из семи мудрецов, и слава его мудрости утвердилась так прочно, что и теперь его имя произносится в Конвенте и у якобинцев не иначе как имя величайшего законодателя».

Демулен сетовал, что к афинским нравам не захотели присовокупить и свободу слова, которой пользовалась эта республика. Аристофан рисовал полководцев, ораторов, философов, даже самый народ; и афинский народ, изображаемый то в виде старика, то в виде юноши, не только не сердился, но провозглашал Аристофана победителем в играх и поощрял его похвалами, рукоплесканиями и венками. Многие из его комедий были направлены против ультрареволюционеров того времени и содержали жестокие насмешки. «И если бы сегодня, – продолжал Демулен, – кто-нибудь перевел любую из этих комедий, сыгранных за 430 лет до Рождества Христова, Эбер утверждал бы, что она написана не далее как вчера и сочинил ее Фабр д’Эглантин против него и Ронсена, а виновник голода при этом, несомненно, переводчик…

Впрочем, я обманываю себя, говоря, что люди переменились. Люди всегда были такими же, и свобода слова была не более безнаказанна в древних республиках, нежели в новых. Сократ, обвиненный в злословии против богов, должен был выпить цикуту; Цицерон, за то, что напал словесно на Антония, был казнен».

Итак, бедный молодой человек предсказывал, что свобода не пройдет ему даром, как не прошла стольким другим. Эти шутки, это красноречие раздражали комитет. Пока комитет следил за Ронсеном, Эбером, Венсаном и всеми агитаторами, в его недрах зарождалась пагубная злоба против талантливого писателя, насмехавшегося над его взглядами; против Дантона, который будто бы вдохновлял этого писателя; наконец, против всех предполагаемых друзей или сторонников этих двух вождей.

Чтобы не уклоняться от начертанной линии, комитет вслед за отчетами Робеспьера и Сен-Жюста внес два декрета, имеющих целью осчастливить народ в ущерб его врагам. Этими декретами Комитет общественной безопасности один облекался правом рассматривать жалобы узников и освобождать тех, кто будет признан патриотом. Все же те, напротив, кто будет признан врагами Революции, должны были оставаться под арестом до заключения мира, а потом их следовало навсегда изгнать из страны. Их временно конфискованное имущество предлагалось разделить между неимущими патриотами, списки которых поручили составить коммунам. Декреты эти, придуманные Сен-Жюстом, должны были служить ответом ультрареволюционерам и сохранить репутацию комитету.

Заговорщики тем временем волновались и бесновались всё больше. Ничто не доказывает, что у них были какие-либо установившиеся планы или что в эти планы были посвящены коммуна и Паш. Но они принялись за дело как перед 31 мая, поднимали народные общества, кордельеров, секции, распространяли угрожающие слухи и старались извлечь выгоду из голода, который с каждым днем ощущался с большей силой.

На рынках вдруг появились афиши и брошюры, объявлявшие, что причиной всех страданий народа является Конвент и нужно вырвать из его рядов опасную фракцию, которая стремится снова вызвать к жизни бриссотинцев и их пагубную систему. В некоторых из этих писаний даже говорилось, что надо обновить весь состав Конвента, сменить главу, организовать исполнительную власть и прочее и прочее… Словом, все мысли, которые долго вынашивали Венсан, Ронсен и Эбер, наполняли эти страницы и выдавали авторов.

В то же время непомерно возгордились и разбушевались эполетчики, громко грозя отправиться в тюрьмы резать врагов, которых Конвент с таким упорством щадит. Они говорили, что в тюрьмах с аристократами перемешано много патриотов, что надо освободить патриотов и дать им оружие. Ронсен в парадном костюме генерала революционной армии, в трехцветном шарфе с красной кистью, окруженный несколькими офицерами, лично обходил тюрьмы, требовал книги и составлял списки.

Наступает 6 марта (15 вантоза). Секция Марата собирается под председательством Моморо и объявляет, что, негодуя по поводу махинаций врагов народа, она поднялась на ноги, желает приостановить действие Декларации прав и пробудет в этом состоянии до тех пор, пока народу не будет обеспечено пропитание, а враги его не будут наказаны. В тот же вечер шумно сходятся кордельеры. Их ораторы представляют картину страданий народа; рассказывают, каким гонениям недавно подвергались патриоты Ронсен и Венсан, как они лежали больные в Люксембургской тюрьме и не могли добиться даже врача. Итак, Отечество в опасности, действие Декларации прав человека временно приостановлено. Так начинались все восстания: заявлением о том, что действие всех законов приостанавливается и народ вступает в полное пользование своими державными правами.

На другой день секция Марата и кордельеры явились в коммуну, чтобы сообщить ей свои постановления и привлечь ее к тем же мерам. Паш предусмотрительно не пришел в ратушу, и на заседании Генерального совета председательствовал некто Любен. Он отвечает депутации с видимым замешательством; говорит, что в то самое время, когда Конвент принимает такие решительные меры против врагов Революции и для поддержки неимущих граждан, странно устраивать такие демонстрации и приостанавливать действие Декларации прав. Притворяясь, будто защищает Генеральный совет (точно его обвиняют), Любен присовокупляет, что совет сделал всё, чтобы обеспечить людей продовольствием и урегулировать раздачу провизии.

Шометт произносит такие же неопределенные речи, уговаривает депутацию сохранить мир, требует доклада о новых огородах и продовольствовании столицы, которая, согласно декрету, должна быть снабжена провиантом, как крепость в военное время.

Итак, главы коммуны колебались, и движение, хотя и бурное, не было настолько сильным, чтобы увлечь их за собою и внушить достаточно храбрости. Всё же беспорядок образовался большой, начиналось восстание, которое вызывало не меньшие, чем раньше, опасения. По неприятному стечению обстоятельств Комитет общественного спасения в эту минуту был лишен самых влиятельных своих членов: Бийо-Варенн и Жанбон Сент-Андре отсутствовали из-за административных дел; Кутон и Робеспьер были больны, и последний не мог посещать своих верных якобинцев и управлять ими. Оставались только Сен-Жюст и Колло д’Эрбуа. Они отправились в Конвент, и по их предложению Конвент сейчас же призвал Фукье-Тенвиля, поручил ему немедленно отыскать распространителей поджигательных статей, разошедшихся по рынкам, агитаторов, будораживших народные общества, – словом, всех заговорщиков, угрожавших общественному спокойствию. Декрет приказывал немедленно арестовать их и представить об этом в Конвент доклад не позднее, чем через три дня.