Юлиан Шульмейстер - Расплата

— Хотелось бы, чтобы религиозные убеждения не противопоставлялись пониманию профессионального долга. Но тут вы хозяева, — саркастически улыбнулся Нил Шерман. По его мнению, прокурору Литовченко не мешало бы быть более дипломатичным.

— Профессиональный долг не всегда согласуется с должностью, — многозначительно замечает Литовченко. — Более того, он даже лишил должности голландца Хамбермела и немало других честных юристов. Вас не пугает подобная ситуация?

— В нашей демократической стране такая ситуация просто немыслима. За этим столом я представляю Президента Соединенных Штатов Америки, — с полной серьезностью отвечает Нил Шерман.

— Тогда я спокоен за американского президента, — улыбается Иван Тихонович и берет телефонную трубку. — Мария Алексеевна, пригласите Николая Николаевича.

Литовченко перешел к своему письменному столу, как бы подчеркивая, что неофициальная часть беседы закончилась, обращается к американцам:

— Уважаемые коллеги! Сейчас вы познакомитесь с помощником прокурора области Николаем Николаевичем Дмитриевским, который будет вместе с вами работать. Он свободно говорит по-английски.

— Свидетель Кон! С участием американского прокурора Дэвида Натсона, американского адвоката Осипа Петрушовича и американского переводчика Ивана Низового вы будете допрошены по делу бывшего обер-вахмана Сушко Николая Ивановича, — объявляет прокурор Дмитриевский. — Предупреждаю об уголовной ответственности за отказ от дачи показаний и за дачу ложных показаний.

— Господа американские юристы могут не сомневаться, я буду давать правдивые показания.

Записал Николай Николаевич анкетные данные, обращается к американским коллегам:

— Может, есть вопросы по биографии свидетеля?

— У меня вопрос, — адвокат Петрушович говорит по-украински с галицийским акцентом. — Скажите, свидетель, чем вы занимались, когда русские оккупировали Галицию?

— Для меня и моих родных, как и для всего населения края, это была не оккупация, а спасение от фашистского рабства. Только отъявленные националисты и богачи, и то не все, бежали к фашистам, — сделал Кон паузу и довольно бесцеремонно взглянул на Петрушовича. — Мои родители голосовали за воссоединение с Советской Украиной, я не голосовал: по возрасту еще не имел этого счастливого права.

— У вас еще есть вопросы? — любезно выясняет прокурор Дмитриевский.

— Нет! — адвокат Петрушович не скрывает возмущения наглостью еврея, посмевшего отождествить себя с украинским населением края.

— Прошу дать показания о преступлениях обер-вахмана Сушко, — предлагает прокурор Дмитриевский Кону. — Излагая факты, следует указывать, откуда они вам известны.

— Николая Сушко, тогда еще вахмана, я узнал в июле 1942 года, когда мы, узники Чвартакова, предназначенные для обслуживания жилого района СС и полиции, были переведены в Яновский лагерь. Сушко и другие вахманы конвоировали нашу команду на работы и при возвращении в лагерь. Прежде всего хочу рассказать, за что Сушко получил чин обер-вахмана.

Рассказывает Кон, как комендант Вильгауз врезался автомашиной в строй узников и давил, пока среди трупов и крови не забуксовали колеса. А Сушко приказывал уцелевшим и раненым: «Кланяйтесь, жиды, и благодарите герра коменданта за то, что изволит шутить… Еще раз поклонитесь и тащите машину!»

Рассказал и о том, как Сушко в угоду эсэсовцам издевался над узниками, истязал, убивал. И еще рассказал, как в вашрауме Сушко надругался над девушкой.

Дмитриевский спрашивает американских коллег:

— Есть вопросы к свидетелю?

Адвокат Петрушович предлагает Кону:

— Начертите схему вашраума, укажите, где вы прятались и место, где, по вашему утверждению, было совершено изнасилование.

Начертил Кон схему, адвокат уточнил расстояние между ним и Сушко, высоту и объем бочки, за которой прятался Кон.

— Неужели не понимаете, что за этой бочкой невозможно остаться незамеченным? — в вопросе Петрушовича звучит утверждение.

— Но я же остался, — отвергает адвокатское утверждение Кон.

— Не знаю, не знаю, — пробурчал адвокат. — А вы случайно не уснули в вашрауме? Может, это вам приснилось?

— Как вам не стыдно! — возмущается Кон.

— Кричать на меня не положено и стыдить меня нечего. Я проверяю достоверность обвинения, выдвинутого против американского гражданина Сушко. Прошу господина прокурора разъяснить свидетелю мои процессуальные права и его процессуальные обязанности.

— Надо отвечать! — подтверждает прокурор Дмитриевский. В циничных предположениях Петрушовича — откровенная издевка, но нельзя давать поводов для утверждений о необъективности следствия. Он их специально ищет, создает всевозможными способами.

— Нет, я не спал! — сдерживает себя Кон. — Более того, до сих пор сожалею, что смалодушничал и не заступился за девушку. Пусть бы Сушко застрелил, чтобы больше ничего не видеть, не слышать. Мне, господин адвокат, ничего не приснилось. И сейчас слышу крик девушки на пороге вашраума, выстрел, еще более жуткий крик и еще один выстрел. Когда вышел из вашраума, увидел труп девушки. Только труп, кругом ни души.

— Девушка кричала в многолюдном лагере, и никто не явился, никто не стал разбираться? — недоумевает адвокат.

— В лагере все время слышались крики, все время убивали. Это была наша жизнь, — напоминает Кон, думая с горечью: «Разве этот поймет!»

— У вас есть еще вопросы, господин адвокат? — спрашивает прокурор Дмитриевский.

— Есть, — Петрушович по-прежнему невозмутим. — Если в рабочее время запрещалось заходить в вашраум, как свидетель сумел незаметно пройти по лагерю, незаметно зайти в вашраум и незаметно выйти?

— Объясню, — Кон уже окончательно взял себя в руки. — В этот день я был дежурным по бараку и имел право передвигаться по лагерю. Дежурному разрешалось носить в барак воду.

— Если разрешалось, почему вы испугались Сушко? — удивляется адвокат Петрушович.

— Вахманы не разбирались. Случалось, убивали и дежурных. Меня могли убить запросто: у меня с собой не было ведра, а Сушко был выпивши.

— Почему у вас не было ведра, если шли в вашраум?

— Я уже объяснял: зашел в вашраум напиться.

— И еще один вопрос. Мог ли Сушко днем, при исполнении служебных обязанностей, быть нетрезвым?

— Господин адвокат, в дни расстрелов вахманам выдавали на завтрак водку, бутылку на троих, — разъясняет Кон, словно прописную истину непонятливому школьнику. — В этот день производился массовый расстрел узников.

— А вам приходилось заглядывать в столовую к вахманам? — не скрывает иронии адвокат Петрушович.

— Не приходилось. О водке знал от узниц, работавших в вахманской столовой.