Эугениуш Небельский - «Весна и осень здесь короткие». Польские священники-ссыльные 1863 года в сибирской Тунке

Помимо вышеперечисленных тункинских изгнанников также их товарищ, живший в Вологде кармелит Анастазий Ядаховский, занимался распределением присылаемых с родины пожертвований. Сохранились записи о том, что деньги он «раздавал честно, ничего себе не оставляя» и скончался в нищете 1 июня 1876 года. Вместе с тем ксендз Павел Кнапиньский известие о смерти Ядаховского комментирует в адресованном Кероньскому письме из Ярославля так: «Несколько недель назад Бог смилостивился и забрал к себе ксендза Анастазия Ядаховского, который, тратя шесть тысяч рублей в год, приносил нам стыд». Урсулинка, сестра Мария Стелла Тшецеская, автор довоенного сочинения о Тунке (магистерская работа, защищенная в Варшавском университете в 1937 году), пользуясь (не сохранившимися на сегодняшний день) материалами Польского музея в Рапперсвиле в Швейцарии, утверждала: «это был священник очень малой меры», подтверждая таким образом мнение Кнапиньского. Может, причиной этой «бесхозяйственности» была болезнь Ядаховского? В 1875 году, находясь в вологодской больнице, он писал: «Сегодня я страдаю, и страдаю тяжело, ищу облегчения и утешения в молитве, а вглядываясь в крест Спасителя, набираюсь сил и мужества, однако, будучи человеком, здесь в больнице, ежедневно и горько втайне плачу, ибо страдания эти невыносимы». Он скончался в следующем году в возрасте сорока лет.

Другие пути материальной помощи ссыльным ксендзам пролегли позже через Ярославль и архиепископа Фелиньского. Этим воспользовались также некоторые тункинские изгнанники. Фелиньскому передавали собранные суммы патриотически настроенные польки, в частности графиня Роза Лубеньская-Собаньская и графиня Камилла Быстшоновская из Парижа, которую называли «святой графиней Камиллой».

Пожалуй, самую крупную пропагандистскую акцию в прессе в пользу ксендзов-изгнанников организовала в 1876–1877 годах львовская газета «Вядомосци Косцельне». Абсолютно очевидно – хоть мы и не располагаем конкретными фактами, но есть все основания предполагать это, – что в ней участвовал ксендз Кероньский, руководивший операцией вспомоществования и располагавший информацией о ксендзах. Читатели газеты узнали фамилии священников и их бывшие епархии, места ссылки и поселения, познакомились с бытом, общей судьбой и судьбами индивидуальными – все это благодаря обильно цитировавшейся частной корреспонденции, публиковавшейся анонимно, чтобы не давать российским властям оснований для преследования авторов писем. Достоверности сбору денег и вообще благотворительной акции придавали регулярные отчеты ксендза Кероньского о собранных и распределенных между страдающими в изгнании ксендзами суммах. Выделял ли Кероньский своим тункинским товарищам большие суммы? Представляется, что он ко всем относился одинаково.

Тем временем тункинские изгнанники, все еще находившиеся в России, искали помощи, прибежища, работы – главным образом, при часовнях, костелах и католических приходах. Это было нелегко, поскольку практически все свободные места уже заняли ксендзы, ранее сосланные в эти регионы Империи. Если даже что-то освобождалось, то епархия могла принять священника лишь при условии, что тот полностью отбыл наказание, не находится под полицейским надзором и получил согласие властей – как церковных, так и государственных. Просителям требовалось немалое терпение, потому что российская администрация, как правило, действовала неспешно и некоторые дела решались годами.

Доминиканец из Литвы отец Филипп Мокшецкий, живший под надзором в Великом Новгороде, ходатайствовал в июне 1877 года о получении разрешения на то, чтобы поселиться ближе к родным краям, в монастыре доминиканского ордена в Аглоне в Витебской губернии. Увы, позволения он не получил и, судя по имеющимся документам, в 1881 году по-прежнему находился в Новгороде. Мокшецкий не оставил мечту вырваться оттуда и теперь ходатайствовал о переводе в монастырь в Россиенах в Ковенской губернии. Ему было тогда уже семьдесят пять лет. В деле Мокшецкого приняли участие доминиканцы и жители Россиен. 31 августа 1881 года тогдашнему министру внутренних дел была направлена петиция, подписанная гражданами и прихожанами Россиен (рядом представителей шляхты, чиновников, горожан), что монастырь согласен принять Мокшецкого и трех других доминиканцев, осужденных за участие в Январском восстании. Ведомства и министерство обменивались письмами и информацией, главным образом, об Аглоне, но к 1884 году решение, видимо, принято не было. Мокшецкий, в конце концов, осел в Краславе, а затем в Сарые близ Полоцка, в имении помещика Станислава Лопациньского, где служил воспитателем сына хозяина – Эузебия, впоследствии ставшего историком. Права быть священником ему не вернули, разрешили лишь совершать службу в часовне. Он скончался в Сарые в начале 1887 года. Ксендз Павел Кнапиньский хоть и прожил четыре года при костеле в Твери, несмотря на все просьбы – его собственные и местного священника ксендза Сидоровича – разрешения служить так и не получил. На сей раз возражали церковные власти. Доброжелательно относившийся к изгнанникам архиепископ могилевский ксендз Антоний Фиялковский был вынужден 21 января 1881 года отказать по причине отсутствия места и средств. Подобным образом в сентябре 1882 года ксендз Владислав Каменецкий, несмотря на ходатайства, не был принят ни в Могилевскую архиепархию, ни в Тираспольскую епархию.

Многое изменилось в этом плане, когда после амнистии 1883 года ряд ксендзов – «европейских» ссыльных – отпустили за пределы Империи, так что бывшим сибирским ссыльным представился реальный шанс получить место в приходах. Судьбы тункинских изгнанников позволяют сделать вывод, что лишь в конце восьмидесятых годов и в следующем десятилетии власти в целом перестали сопротивляться и начали давать разрешение на служение в России. Мы знаем, что тринадцать тункинских изгнанников стали капелланами молитвенных домов или часовен, викариями при приходах, и даже приходскими священниками и военными капелланами. Это случилось лишь по прошествии по меньшей менее двадцати пяти – тридцати лет ссылки.

В поисках места прошагал немалую часть России ксендз Юзеф Раюнец. Сперва, с 1876 года, он находился в Соликамске (близ Урала), в Пермской губернии, куда его отправили, затем, в 1880 году, переехал в Архангельскую губернию – в Шенкурск. Три года спустя вновь двинулся за Урал. Осел в качестве ксендза-резидента в Кургане в Тобольской губернии, где пастырскую опеку местных католиков осуществляли по очереди бывшие ксендзы-ссыльные, некоторые служившие викариями в Тобольске. Хотя Раюнец не имел права совершать службы, но было известно, что «ксендз дарует религиозное утешение и учит малых детишек». Своего часа Раюнец ждал долго. Разрешение служить он получил лишь в 1891 году (спустя двадцать шесть лет ссылки) и вскоре стал викарием в близлежащем Петропавловске. Он недолго радовался работе и стабилизации. Согласно официальным церковным данным, жизнь Раюнца оборвалась в Омске (согласно другим – в Петропавловске) 18 октября 1893 года.