Эугениуш Небельский - «Весна и осень здесь короткие». Польские священники-ссыльные 1863 года в сибирской Тунке

Довольно счастливо сложилась судьба ксендза-«врача» Чаевича, высланного в 1875 году с паспортом из Вологодской губернии в Галицию: он так и не пересек границу и остался там, где ему жить не полагалось – в Варшавской архиепархии, откуда был родом. Это оказалось возможным, благодаря связям его родных в варшавских государственных кругах (его дядя, Войцех Чаевич, был ранее членом Государственной комиссии по доходам и казне Царства Польского) и каким-то неизвестным нам благоприятным для ксендза обстоятельствам. Не имея официального разрешения, он прожил в Варшаве до 1881 года, когда получил царское позволение на постоянное жительство. В конце века Чаевич стал приходским священником в Ловиче, где вел активную общественную деятельность: являлся членом совета кредитного общества, открыл новый исторический музей, а в 1908 году был назначен хранителем варшавского капитула. Чаевич скончался в Варшаве весной 1910 года, похоронен на Повонзках; похороны переросли в большую манифестацию, о которой писала газета «Курьер Варшавски» («Варшавский курьер»).

В бывшее Царство Польское, а точнее в Привислинский край (порой в прежнюю епархию) царские власти освободили из ссылки не менее двадцати духовных лиц, но в большинстве случаев это имело место лишь в последние два десятилетия XIX века. Вне всяких сомнений, на царские решения повлияло возобновление отношений между Апостольской столицей и Россией, начиная с соглашения конца 1882 года (в котором прямо говорилось об освобождении из ссылки епископов, прежде всего Зигмунта Щенсного Фелиньского), а затем амнистия царя Александра III по случаю коронации в мае 1883 года. Среди прочих в 1882 году вернулся в Варшаву ксендз Анджей Делерт, а в 1884 году – Теофил Святловский; в Куявско-Калишскую епархию, кроме того, в 1884 году, – ксендз Павел Кнапиньский, в Плоцкую епархию – ксендз Валентий Манельский, в Люблинскую епархию – ксендз Людвик Бронишевский, а после 1906 года – бернардинец Гвидон Коморовский, когда-то из монастыря в Гуре Кальварии, теперь живший в монастыре в Аглоне в Латвии. Они, как правило, возвращались к церковной службе, однако сперва должны были еще по меньшей мере год, а иногда и несколько лет оставаться под полицейским надзором. Ранее таких священнослужителей, находившихся под полицейским надзором, сами церковные власти не могли допустить к алтарю и пастырской деятельности, предвидя осложнения или даже репрессии со стороны государства.

Капуцин отец Эугениуш Неналтовский, прибыв на родину в 1883 году, поселился у родных в Кемписте-Борове в Мазовии и в августе 1884 года ходатайствовал о позволении «хотя бы временно» совершать литургию в местном костеле. Согласие властей на то, чтобы стать викарием в Баранове он получил лишь в 1887 году и затем служил в нескольких приходах. В орден возвращаться не планировал. В начале следующего десятилетия снова поселился в Кемписте, где скончался в марте 1904 года. Ксендз Святловский вернулся в Варшаву в мае 1884 года и, вероятно, жил на пенсии при костеле, а через несколько лет оказался в психиатрической лечебнице. Он скончался в больнице Иоанна Божьего 8 февраля 1891 года.

Неизвестны случаи, чтобы кто-то из ксендзов, возвращавшихся на польские территории, находившиеся под властью России, включался в какую бы то ни было политическую деятельность. Все посвящали себя скорее пастырскому служению и частной жизни. Они понимали, что любые новые конфликты с государственной властью закончились бы плачевно. Кроме того, полицейский надзор и контроль ограничивали их во всех сферах жизни. Государство знало о бывших ссыльных всё, в том числе об их грехах, пороках, конфликтах с окружением. Это становилось серьезным камнем преткновения для церковных властей.

Довольно специфически сложились судьбы монаха Коморовского и его контакты с высшими церковными властями. Он осел в Люблинской епархии (ранее числился в Подляшской), но не был официально принят в ряды тамошнего духовенства. Известно, что в 1908–1909 годах Коморовский жил при часовне в Соболеве в епархии Мацейовице на берегу Вислы. В ноябре и декабре 1908 года некоторые жители Соболева жаловались приходскому священнику ксендзу Адольфу Плещиньскому, что, мол, Коморовский «сеет разврат и подает плохой пример». Консистория и епископ не раз получали подобные жалобы, однако отец Гвидон игнорировал замечания приходского священника и своего поведения не менял. Его поддерживали местные крестьяне, у которых он пользовался большой популярностью; они считали, что ксендз Плещиньский преследует священника. Ксендз Ян Сквара из соседнего городка Влостовице, командированный консисторией для выяснения дела, писал о Коморовском: «монах и бывший сибирский ссыльный, погрузившийся в пучину пьянства, крепкий и грозный старик […] Братается с крестьянами […] для которых является собутыльником, мастер слова грубого и циничного […] окружен ореолом мученика: после восстания 1863 года находился на каторге и долгое время жил в Сибири». Сквара однако предлагал оставить священника в покое, чтобы излишней оглаской не навредить местной Церкви и общине. Так и было сделано. Гвидон Коморовский скончался в Соболеве 12 декабря 1912 года, где и был похоронен; его могила сохранилась до наших дней.

Из всех тункинских священников дольше всего на территориях Империи находился ксендз Станислав Помирский из Плоцкой епархии. В 1890 году власти разрешили ему переехать из Славяносербска в Киев (он прибыл туда 1 апреля), но вернуться на родину не позволили. Лишь царский манифест 1894 года сделал возможным возвращение в Царство Польское, но ксендз тогда этим шансом не воспользовался. Помирский тридцать лет служил в католическом приходе святого Александра в Киеве; своим рвением заслужив признание и уважение в среде местных поляков. В 1908 и 1918 годах он праздновал юбилеи: пятидесяти– и шестидесятилетие рукоположения. Тогдашний луцко-житомирский епископ Кароль Антоний Недзялковский назначил его почетным каноником Луцкого капитула. В июле 1919 года Помирский вместе с другими ксендзами был арестован большевиками и больше месяца провел в тюрьме. Выкупили его богатые польки, в том числе Юлия Ярошиньская и ее сестра Мария Маньковская, заплатив большевикам по двадцать тысяч рублей за каждого. Перед освобождением ксендзов предостерегающую речь произнес товарищ Феликс Кон (см.: К. Наскренцкий. «Из записок и воспоминаний жителя Житомира»). В мае 1920 года ксендз Помирский, пользуясь тем, что в Киеве стояла польская армия, отбыл военным эшелоном на родину. Он возвращался из России после почти шестидесятилетних скитаний. В августе того же года Помирский стал свидетелем большевистской агрессии на Польшу. В мае 1923 года, к 65-летнему юбилею рукоположения, получил от президента Польской Республики Станислава Войцеховского орден «Polonia Restituta». В декрете президент написал: «Награждаю ксендза Станислава Помирского за заслуги перед Польской Республикой в области гражданской деятельности во время боев за независимость в 1863 году Кавалерским крестом Ордена Возрождения Польши». Скончался ксендз Помирский в Ковалёвке в декабре 1929 года, в возрасте девяноста пяти лет. Похоронен в близлежащей Домброве.