Александр Сидоров - На Молдаванке музыка играет: Новые очерки о блатных и уличных песнях

По всей России разошлись стихи из вышедшей в 1906 году брошюры репортёра «Руси» В. Е. Владимирова «Мария Спиридонова», подписанные М. Волошиным:

Многие нынешние исследователи, ничтоже сумняшеся, приписали эти строки Максимилиану Волошину, хотя на самом деле они принадлежат менее известному стихотворцу Михаилу Волошину и позже были воспроизведены в его киевском сборнике 1909 года «Саломея».

Советский учёный-экономист Константин Островитянов, который в 1906 году учился в Тамбове, вспоминал, что на гимназистов и студентов процесс Спиридоновой произвёл огромное впечатление: «По рукам ходили в большом количестве её портреты, с них смотрела девушка с пышными волосами, расчёсанными на прямой пробор, и с упрямым взглядом серых глаз, в которых светились воля и убежденность, доходящая до фанатизма».

Маруся Спиридонова действительно обращала на себя внимание удивительной красотой. Одна из её гимназических подруг описывала юную боевую эсерку следующим образом: «Хорошенькая, совсем крошечная, стройная, с светло-каштановыми волосами, которые, распущенные, закрывают всю её фигуру ниже колен, с тонкими чертами небольшого лица, с нежной прозрачной кожей, с синеватыми, широко открытыми глазами — вот внешность Маруси. Много свежести, мягких светлых красок на этом прелестном лице. Верхняя губа её немного короче нижней и придает ее смелому открытому лицу что-то детское и вместе с тем твердое и решительное».

Не одни студенты попали под очарование Машиной внешности и характера. Писатель Михаил Пришвин после встречи с героической боевичкой отметил в дневнике: «Маруся, страдающая душа, как в святцах, мученица нетленная». На Тамбовщине возникает культ Спиридоновой в образе «новомученицы Марии». Об этом, в частности, мы узнаём из статьи «В чёрные дни (Из письма крестьянина)» поэта Николая Клюева, опубликованной на страницах «Нашего журнала» в 1908 году: «Портреты Марии Спиридоновой, самодельные копии с них, переведённые на бумажку детской рукой какого-нибудь школяра-грамотея, вставленные в киот с лампадками перед ними, — не есть ли великая любовь, нерукотворный памятник в сердце народном тем, кто, кровно почувствовав образ будущего царства, поняв его таким, как понимает народ, в величавой простоте и искренности идёт на распятие». После покушения на Луженовского жители села Пески послали в Борисоглебск своего ходока, чтобы узнать, кто стрелял, и отблагодарить его. Узнав, что их палач умер, а его убийца находится на грани жизни и смерти, крестьяне Тамбовской губернии ставили свечи во всех церквах за здравие «новомученицы Марии».

Но благородную террористку боготворили не только православные. Член еврейской партии «Бунд» София Дубнова-Эрлих вспоминала о нелегальном собрании у «старого Шлеймы»: «На комоде, покрытом вязаной скатёркой, стоит старинный семисвечник. На стене ряд снимков, по-видимому, семейных; с изумлением нахожу среди них лицо лейтенанта Шмидта с плотно сжатыми губами и почти иконописный лик Марии Спиридоновой с широко открытыми глазами мученицы. Эти глаза смотрели на меня со стен разных студенческих комнат, но между мезузой и семисвечником они — полная неожиданность».

Не остался в стороне от происходящего и Владимир Ульянов-Ленин. В марте 1906 года (когда публиковались репортажи Владимирова в газете «Русь») лидер большевиков пишет статью «Победа кадетов и задачи рабочей партии», где посвящает героической террористке отдельную главу — «Об истязании Спиридоновой и диктатуре революционного народа». На примере расправы над эсеркой великий вождь показывает, что такое диктатура народа: «Представьте себе, что Аврамов увечит и истязает Спиридонову. На стороне Спиридоновой, допустим, есть десятки и сотни невооружённых людей. На стороне Аврамова горстка казаков. Что сделал бы народ, если бы истязания Спиридоновой происходили не в застенке? Он применил бы насилие по отношению к Аврамову и его свите. Он пожертвовал бы, может быть, несколькими бойцами, застреленными Аврамовым, но силой всё-таки обезоружил бы Аврамова и казаков, причём, очень вероятно, убил бы на месте некоторых из этих, с позволения сказать, людей…»

Слова Владимира Ильича насчёт убийства «с позволения сказать, людей» воплотились в жизнь неожиданно скоро. Уроженца Старогригорьевской станицы, есаула 3-го Сводного Донского казачьего полка Петра Аврамова эсеры застрелили уже 21 марта (3 апреля по новому стилю) 1906 года (по другим сведениям, это случилось 11 апреля). А 6 мая несколько пуль настигли и помощника жандармского пристава Жданова. На этот раз социалистов-революционеров опередили двое неизвестных молодых людей. Убийцы приблизились к Жданову сзади и разрядили в его спину две пистолетные обоймы.

Примерно в это время, вскоре после суда над эсеркой, и появляется песня, посвящённая Марии Спиридоновой, которая исполнялась на мотив, схожий с мелодией романса «Умер бедняга в больнице военной». К сожалению, полного текста «спиридоновского» романса до нас не дошло, остаётся довольствоваться несколькими куплетами:

Но почему песня о Спиридоновой описывает не её отважную расправу над притеснителем крестьянства, не её героизм, а именно сцену прощания с матерью в тюремной больнице? Думается, причин тут несколько. С одной стороны, это — фольклорная русская традиция прощания умирающего героя с матерью. Вспомним хотя бы ямщицкую «Степь да степь кругом»:

Или знаменитый «Чёрный ворон»:

Да ведь и в исходном романсе «Умер бродяга в больнице военной» речь тоже идёт о прощании с матерью. То же самое встречаем в городском романсе «Вот тронулся поезд в далёкую сторонку», который послужил основой для блатной песни «Летит паровоз по зелёным просторам» (или в более популярном нынче варианте — «Постой, паровоз, не стучите, колёса»):