Андрей Соколов - «Правь, Британия, морями»? Политические дискуссии в Англии по вопросам внешней и колониальной политики в XVIII веке

У него был собственный план действий. Он считал возможным договориться и с Испанией, и с Австрией и таким образом разрушить Венский союз. В 1729 г за спиной Тауншенда он начал переговоры с Испанией. Исход противостояния Уолпола и Тауншенда в течение долгого времени не был очевиден. Решающую роль играло мнение короля. Со времени воцарения Георга II и до весны 1730 г. полной ясности в его позиции не было, что еще более накаляло обстановку в кабинете министров. Как отмечал в своих мемуарах за 1728 г. Хервей, «поскольку взаимное непонимание между двумя министрами нарастало, Тауншенд начал думать о создании собственной партии при дворе» <42>.

На протяжении 1726 – 1730 гг. критика внешней политики правительства в парламенте не прекращалась. Речь во время дебатов шла о найме иностранных войск и стремлении увеличить постоянную армию, что воспринималось как угроза свободам народа; об испанских «грабежах», то есть о препятствиях, которые чинила Испания британской торговле в Вест-Индии; о союзных отношениях с Францией, которые, по мнению оппозиции, не способствовали безопасности Великобритании. Как считал Харвей, в вопросе об испанских «грабежах» министры были «столь глупы, что приняли сторону испанцев против наших купцов, и такое поведение было чрезвычайно непопулярным» <43>. Главное значение приобрели, однако, споры об отношениях с Францией. Сам Георг II многократно выражал неудовольствие, что Франция не способствовала улучшению англо-испанских отношений. Ситуация крайне обострилась во время конгресса в Суассоне летом в 1728 г., когда стало ясно, что и Франция, и Голландия готовы поддержать Испанию в ее требовании возвращения Гибралтара. Провал конгресса в Суассоне привел к новой волне критики внешней политики правительства в парламенте и вне его. Тон в ней задавал Болингброк. В конце 1728 г. он писал: «Нам часто говорят, что Франция в этой ссоре с Испанией на нашей стороне и будет действовать соответственно. Тогда ей следовало рассматривать осаду Гибралтара как Casus Faederis. Ей следовало послать свои армии в Русильон. Что только ей не следовало сделать! Но мы видели ее в иной роли, в роли посредника, приятеля, не заинтересованного в ссоре. И даже от ее посреднических действий мы не получили ничего хорошего. Этим она удержала нас от справедливой войны, поставила в зависимость, и результат ее вмешательства был вреден для нас» <44>.

Сторонником возобновления англо-австрийского союза был Ньюкастл, интерес к этой идее проявлял и сам Уолпол. Если в середине 1720-х г. Ньюкастл просто следовал политике Тауншенда, то уже с весны 1727 г. он занимал скорее антииспанскую позицию, тогда как Тауншенд продолжал антиимперскую линию. Осенью 1729 г. в правительстве определенно сформировались две группы: в одну входили Уолпол, Ч. Стэнхоп и Ньюкастл, ядро второй составляли Тауншенд, Пойнтц и Честерфилд. Блэк, специально изучавший обстоятельства отставки Тауншенда, указывал, что многое не ясно относительно их сути, а документов, позволяющих судить об этом достоверно, не сохранилось <45>.

Отставка Тауншенда совпала с мощной критикой правительства в парламенте во время сессии 1730 г. По предложению одного из лидеров тори, У. Уиндхэма, была даже образована парламентская комиссия для изучения положения дел нации после воцарения Ганноверской династии. Правительство с трудом контролировало палату общин. Начавшиеся тогда же переговоры о союзе с Австрией неизбежно вели к распаду англо-французского союза, хотя в правящих кругах Англии существовало мнение, что Франция может присоединиться к новой дипломатической комбинации. Политическая борьба нашла свое проявление и в прессе. В проправительственном памфлете подчеркивалось, что оплата войск, как английских, так и иностранных, является необходимостью в условиях, когда Испания по-прежнему угрожает Гибралтару и привилегиям британских купцов. Автор отмечал значение союза с Францией в общем контексте развития международных отношений в 20-е гг. Он также утверждал, что «враги правительства обманывают всех, заявляя, будто мы вовлечены в расходы и трудности из-за Ганновера, но они не смогли привести ни одного доказательства этому» <46>. В ответ оппозиционный автор, отвергая аргументы правительства, рассказывал притчу о поваре, который сварил кусок плохого мяса, и никто не заказал его. На следующий день повар поджарил этот кусок, но результат был прежним. На третий день мясо было потушено, но снова безуспешно. Наконец, на четвертый день повар перекрутил его и подал бедняге, который был слеп и не чувствовал запахов. «Сейчас, когда партия стряпает свои политические максимы в той же манере, как и этот приятель-повар, может, найдется кто-то, кто проглотит эту стряпню?»,– спрашивал автор <47>. Что касается найма гессенских солдат, то эта мера «опасна всей Европе, войска предназначены для нападения на наследственные владения императора или, выражаясь их (правительственных авторов – А. С. ) языком, для совершения диверсии; может тем временем французы сделают небольшую диверсию во Фландрии – вот будет славная работа по организации новых союзов», – иронизировал автор <48>.

Как видим, внепарламентская оппозиция во главе с Болингброком. в свое время проложившим дорогу к сближению с Францией, использовала антифранцузские настроения в обществе. Оппоненты «Крафтсмена» утверждали, что журнал предпочитает действовать именно таким образом вместо того, чтобы глубоко проанализировать интересы различных дворов, детали международных соглашений, намерения различных стран <49>. Ответом стали новые нападки на правительство: «Ваш патрон считает, что нация находится в состоянии мира? Разве каждый англичанин не тратит свою долю налогов на содержание 20 000 солдат для охраны покоя дома? И разве он уже не заплатил свою квоту из тех 5–6 миллионов, которые тратятся, чтобы купить мир за границей?» <50>. Одним из обычных поводов для нападок на правительство был вопрос о разрушении укреплений Дюнкерка. Поскольку французы не выполняли этот пункт Утрехтского договора, у Болингброка был прекрасный повод, чтобы обвинить министров в нарушении национальных интересов. Он писал: «В разных обстоятельствах министры действуют по-разному, но они не должны терять из виду Самых Великих Государственных Интересов. Для мудрых государственных людей все страны безразличны, кроме их собственной. Я боюсь, что дружба с Францией завела наших министров слишком далеко, особенно в деле Дюнкерка» <51>. Изучение работ Болингброка и других оппозиционных авторов показывает, что эти сочинения, яркие и привлекательные по форме, носили агитационный характер; в них не найти альтернативной внешнеполитической программы. «Гессенские наемники, испанские грабежи, укрепления Дюнкерка – это задевало за живое горячих англичан независимо от того, к какой партии они принадлежали», – заметил П. Лэнгфорд <52>.